Да, я на дне, и мне здесь хорошо

[nakedsword]

Мое исполнение с феста в сообществе Фантастических Тварей.
Заявка RPS-2-5
Колин/Эзра или Эзра/Колин. Во время съемок и промотура между ними не было никаких близких отношений, хотя оба друг другу симпатизировали. В 2018 Эзра номинирован на ЗГ, Колин среди приглашенных, организаторы сажают их рядом. Год спустя они разговаривают о своих эмоциях осени 2016. Возможное развитие событий на откуп автору:
тлен - мы встретились не в то время и ни в том месте;
флафф - период первых свиданий;
пвп - срочно нужно все наверстать!

Колянка, айнэнэ

Когда закончился изматывающий промотур «Фантастических тварей», Колин Фаррелл искренне радовался возвращению домой, в уют Рождества, к умиротворяющей рутине йоги и редких свиданий с нетребовательной любовницей. Но уже очень скоро он ощутил себя в тревожной тишине и пустоте. Как будто с облегчением захлопнул за собой дверь душного, гремящего, переполненного дискотечного зала и очутился на ледяном ветру, на пустынной улице с редкими фонарями и без единого такси, – словно ты один на этой ебаной планете и не знаешь, куда идти.
Бутылки с виски и водкой уже начинали мерцать куда заманчивей, чем елочные игрушки, и это определенно был повод для беспокойства. Когда Колин только бросил пить и вмазываться, то ему довольно было и радости от того, что остался жив, от того, каким ярким, новым и светлым стал казаться мир, не затуманенный алкогольной пеленой, почти таким, как в детстве. Но терапевт предупреждал, что так будет недолго. Потом он обязательно почувствует скуку, тоску и тот вид беспокойства, который заставляет ерзать на месте, браться за дела и бросать их, ненавидеть людей, которым весело и хорошо. Возникнет ощущение, что чего-то не хватает.
В жизни Колина Фаррелла явно чего-то не хватало, только не водки. И даже не кокаина. Кое-чего похуже: и заметить не успел, как подсел.
Если он чему-то и научился за свои сорок отнюдь не праведных лет, так это следующему: ты можешь лгать матери, священнику, врачам, копам и надеяться, что тебе это сойдет с рук, но себе лгать нельзя, это прямая дорога в ад. Больно и стыдно, но необходимо признать: он скучал по Эзре Миллеру.
Впрочем, тут скорее требовалось употребить множественное число. Он скучал по всем тем Эзрам, которых успел узнать за время съемок и промотура, и затруднился бы сказать, по кому сильнее. По всем тем Эзрам, которые заполняли собой любое пространство, словно одна из фантастических тварей, не исключая и пространство твоей черепной коробки, и твои сны – порой очень странные.
Может быть, ему нужен был тот Эзра, который, стоя у края съемочной площадки, какое-то время смотрел внутрь себя, собирался, концентрировался – и вдруг становился Криденсом, будто выпил волшебное зелье.
Или тот Эзра с глазами-щелочками, который, гнусно хихикая, рассказывал совершенно несмешные анекдоты тем, кто как бы случайно собрался вечером возле его трейлера, – да так, что все сгибались пополам от хохота.
Или тот, который с готовностью бегал за кофе для всех – включая помощника осветителя, – и никогда не забывал, кому латте, а кому двойной эспрессо.
Или тот Эзра, который смотрел на собеседника так, будто в мире существовали только вы двое, – столь очарованный и влюбленный, что нельзя было не приласкать, порой неосознанно, погладить, как доверчивого щенка. Пока ты не замечал, что точно так же он внимает всем без исключения – например, гримерше, которая с обстоятельностью хирурга или мастера БДСМ объясняла Эзре, что сделает с его руками.
Или худший из них, с яркими губами на бледном лице, проступающем в полумраке, под шум прибоя на пляже Сан-Диего, где они – тоже, разумеется, совершенно случайно, потому что остальные сами собой отвалились по дороге, – оказались вдвоем. Худший из них, в глазах которого кипела тьма погуще, чем в компьютерном обскуре. Тьма, окутавшая их обоих на краткий миг.
Интересно, какое у него было лицо, если Эзра вдруг отшатнулся и сказал: «Извини. Я все понимаю».
«Да ни хуя ты не понимаешь, чувак», – нужно было ответить. Ты не понимаешь, что такое не знать, был ли у тебя секс с мужиками. Может, и был. Скорее всего был – а кто мог тогда, в Майами, отсасывать ему в мужском туалете? И в том случае Колин хотя бы смутно что-то помнил. Ты не понимаешь, что значит в последнюю очередь заморачиваться гендерными вопросами, в первую – тем, как бы поскорее залить к хуям глаза, чтобы выдержать еще один день. И так почти всю ебаную жизнь. Ты не понимаешь, что значит никогда никого не любить. Найди себе другую игрушку, мальчик, эта сломана.

Потом были фото – одна с Гавайев и, кажется, две из Японии, присланные по старомодной электронной почте, без подписи, даже без формального поздравления с Рождеством. В поле «Копия» было пусто, но, скорее всего, адреса были скрыты. Несомненно, Эзра делал рассылки, наполняя собой теперь и Интернет. Колин сначала ответил смайликом, потом не ответил вовсе. Чтобы в самые тоскливые минуты с упорством, достойным лучшего применения, проверять и проверять ящик. Даже на церемонии «Золотого Глобуса», куда он не мог не пойти, потому что обещал вывести маму в свет, и она готовилась к этому событию полгода.
У соседей в бокалах пузырилось шампанское, блестевшее в хрустале, как фальшивое золото лепреконов, ебаные бритты несли свою ебаную херь со сцены, платья «от кутюр» топорщились на силиконовых сиськах, искусный макияж превращал все лица в гладкие маски, за которыми тускло посверкивали глаза, а Колин рассматривал новогоднюю фотографию Эзры. Сытого, пьяного, счастливого. Где-то там, далеко.
Дни шли за днями, происходило то, что с большой натяжкой можно было назвать жизнью, с редкими вкраплениями свежих снимков Эзры – в основном из Европы, где вовсю шел промоушен его нового фильма. «Раскаяние» Гильермо дель Торо, очередная история о злобной Золушке, невыносимо сексуальной и порочной. Что ж, можно сказать, что парень нашел свое амплуа, и, наверное, оно ему еще не приелось.
В этом кино Эзра расхаживал среди фэнтезийных декораций одетый так, что, взглянув на него, Трандуил из «Хоббита» непременно бы повесился на рогах своего лося, а рядом с ним – Малефисента, еще и из-за скул, подчеркнутых гримом до полного неправдоподобия. С точки зрения Колина, фильм представлял собой классическую иллюстрацию к тому, что рано или поздно случается с переоцененными режиссерами, но пресса была хорошая, а затем последовала и номинация на «Золотой Глобус». И Колин решил, что было бы невежливо не ответить на очередную рассылку Эзры, в которой тот хвастался этим фактом.
«Молодец! Горжусь тобой», – написал Колин и стер; звучало слишком снисходительно. «Отличная работа», – слишком сухо. «В чем ты придешь?» – чересчур фамильярно. «Где принимают в твой фан-клуб?» – ну окей, блестящее, мать его, чувство юмора. Нет, он не будет швырять телефон в стену, давить его каблуком, он зрелый, состоявшийся мужчина, правда, вконец ебнувшийся на почве кризиса среднего возраста.
Колин замер с телефоном в руке, вспоминая трескотню подруг Клодин, ненароком подслушанную с веранды.
– Ой, ну ты помнишь Ванессу? Она преподавала историю кино в UCLA, пописывала в колонки, а так ничего особенного – трое детей, юбка-карандаш, второй раз и не взглянешь. Так вот, как только ей стукнуло сорок, она развелась с мужем, обрила голову, набила татух, съехалась с каким-то дайком и всем теперь говорит, что она веганка и буддистка.
– И лесбиянка? После трех детей?
– Этой само собой, раз живет с дайком, но буддизм… Ее дед был раввин в моей синагоге!
– Ей просто нужно было поменять психиатра.
«Хорошая идея», – подумал Колин. Действительно, может, стоит сменить врача, тренера по йоге, любовницу или, там, цвет потолка в спальне? И перестать мечтать о том, как бросаешь все к херам, выбриваешь голову, набиваешь новые партаки поверх тщательно затертых, вдеваешь серьги обратно и в таком виде валишь на ночной пляж в обнимку с парнем, который моложе тебя на пятнадцать лет и не выходит из состояния измененного сознания.
Все так же сжимая телефон в руке, Колин почти слышал мерный рокот прибоя, почти физически ощущал, как холодная галька впивается в колени, пока он стоит перед Эзрой и… да в еб твою мать!
«Увидимся в ЛА?» – наконец набрал он и с каким-то мстительным удовольствием тут же отправил.
Ответ пришел немедленно.
«Сразу после церемонии. Будешь там?»
«Да», – написал Колин, нажал на «Отправить» и принялся названивать Клодин, чтобы поручить ей раздобыть приглашение. В этом году номинация ему не обломилась.

Колин знал: он еще пожалеет, что явился на эту ярмарку тщеславия, и первый укол ощутил еще в машине, когда из зеркала заднего вида на него взглянули собственные глаза – как у не вовремя разбуженного кота, окруженные сеткой морщин и скорбными тенями. Но это было ничто по сравнению с тем, что он испытал, увидев Эзру на красной дорожке.
В одном из своих умопомрачительных пиджаков, на этот раз глубокого пурпурного цвета, с падающей на глаза иссиня-черной челкой, Эзра улыбался так, что становилось ясно: он еще не совсем вышел из роли инфернальной Золушки. Вряд ли и ему светили сегодня награды, но фотографы щелкали вспышками так яростно, как будто от этого зависела их жизнь, а Николь Кидман, не более трезвая, чем обычно, на этой церемонии предпочла демонстративно ощупать именно его.
Нечего было и пытаться пробиться к нему сквозь окружающую его толпу, к тому же сегодня он напустил на себя такую убийственную вальяжность, что Колин просто не мог заставить себя подойти и поздороваться. Осенью прошлого года Эзра только осваивал модус звезды, но Колин увидел достаточно, чтобы подозревать: если он сейчас подойдет к нему, с Эзры станется его «не узнать». По крайней мере, с первого взгляда.
Или же наоборот – броситься к нему на шею с поцелуем, который посрамит и Рейнольдса с Гарфилдом. Колин не был готов ни к тому, ни к другому.
Проклиная свое безумие, Колин заставил себя смотреть на сцену и не коситься вправо, где, за три столика от него, Эзра Миллер купался во внимании, как красная панда в бассейне зоопарка. Разумеется, его голос перекрывал гомон толпы и хохот тех, кто его слушал: надо сказать, что в модусе звезды он продержался недолго и наверняка добавил в свой бокал с шампанским нечто более питательное. Если он каким-то чудом и помнил о своей месячной давности переписке с Колином Фарреллом, то наверняка о ней забыл, едва «Беверли Хилтон» засиял перед ним своими огнями.
«Еще одна речь, и я ухожу», – поклялся себе Колин и полез в карман за телефоном, который вдруг завибрировал в его руках.
«Я тебя вижу».
Следовало, пожалуй, обернуться и помахать ему с милой улыбкой, но вместо этого Колин, прикусив губу, набрал:
«А я тебя даже слышу».
«Кстати, если получу Глобус, обязательно спою со сцены».
«О нет. Где здесь выход?»
Незамысловатые шуточки чуть расслабили Колина, но следующее сообщение заставило его вскинуть брови.
«Через 40 минут в моем номере. 602».
В номере? Что это, блядь, значит? Так обычно коммивояжеры снимают шлюх в барах своих отелей. Может, Эзра ошибся диалогом? Шлюх обоего пола возле него в данный момент вилось предостаточно.
«Это ты мне?» – на всякий случай переспросил Колин и наконец посмотрел направо. Дива выглядела несколько поблекшей. Поймав его взгляд, Эзра медленно кивнул. А затем написал:
«Ты же сам предложил встретиться».
Господи, парень всего лишь хочет переодеться, прежде чем завалиться с ним в какой-нибудь паб. «А ты что подумал?» – ехидно спросил себя Колин и, пряча телефон в карман, так же медленно кивнул Эзре.

Но когда Эзра открыл ему дверь, оказалось, что он даже не снял свой пурпурный пиджак, искрившийся сейчас в отблесках пламени искусственного камина. Апартаменты казались огромными и необжитыми, ни тени хаоса, который обычно создавал вокруг себя Эзра, стоило ему где-то задержаться хоть на минуту: ни фантиков от конфет, ни лужиц разлитого кофе, ни разбросанных повсюду блокнотов с загадочными записями, ни скомканного нижнего белья с непарными носками.
– Собираешься вернуться на вечеринку? – спросил Колин и мысленно закончил фразу: «Когда выяснишь, чего от тебя хочет этот печальный идиот».
– Нет. – Эзра сжимал в руке стакан с виски и почему-то смотрел в пол. – У меня через три часа самолет.
– Карьера идет в гору?
Колин чувствовал, что вот-вот исчерпает запас своих банальностей, но, к счастью, Эзра не стал отвечать. Одна из хороших сторон его характера заключалась в том, что ему всегда можно было передать инициативу в разговоре.
– Колин, я помню, как ты сказал однажды… Эту тему подняла, кажется, Саманта, о травмах, о прошлом, о памяти… – Теперь Эзра смотрел не в пол, а в потолок, демонстрируя линию челюсти во всем ее великолепии. – И ты тогда сказал, что, по-твоему, есть вещи, которые нельзя обсуждать. Которые просто нужно оставить за спиной, и чем больше слов в них добавишь, тем хуже будет для всех.
– Помню, – кивнул Колин. Он все ждал, когда Эзра перестанет изображать смятение. Пока не понял, что тот ничего не изображает. – Саманта очень рассердилась.
– Не уверен, кто из вас прав, и я понимаю, почему ты не отвечал на мои письма, но что если… если есть вещи, которые не получается просто оставить за спиной? То есть, когда кажется, что ты все уже о себе понял и все принял, и вдруг…
– Это ты что ли о себе все понял? – не удержавшись, фыркнул Колин. – Везет тебе. Я вот никак.
– Ты знаешь, о чем я говорю, – вскинулся Эзра, и на миг в нем вновь проглянула дива с красной дорожки.
– Да, знаю, – чуть заводясь, ответил Колин. – Ты о той ночи на пляже, когда я тебя почти поцеловал.
Он так и стоял у самой двери, как будто готовый в любой момент в нее юркнуть. Чего он не ждал, это извинений и оправданий, которые вдруг полились из Эзры потоком, и это было отвратительно.
– Заткнись, – сказал Колин и, спохватившись, поправился: – Замолчи, пожалуйста. Ты ведь умеешь молчать? Это я тебя тогда обнял и собирался положить руку тебе на ширинку, или что там у тебя было вместо нее. Это была моя идея.
Эзра неуловимо ухмыльнулся и тряхнул челкой.
– Нет, не твоя. Я этого очень хотел. И делал все, чтобы захотел ты.
– Захотел чего? – Колин наконец прошел вперед и сел на крышку черного фигурного стола с букетом лилий в высокой вазе. – Отсоса по-быстрому на пляже? Или твои смелые мечты простирались аж до номера в ближайшем клоповнике, где бы ты смог научить старого пса новым трюкам?
Эзра на глазах превращался в Криденса, а Колину вдруг подумалось, что секрет, наверное, в том, что Эзра – не мужчина, не женщина и вообще не человеческое существо, а что-то вроде сида из ирландского фольклора, богатого поучительными историями о том, что встречи с сидами никогда ничем хорошим не заканчиваются.
– Я слишком уважаю тебя, Эзра, – продолжал он суровым тоном Грейвза. – Я не собирался опускать тебя – опускать нас – до такого, поэтому я не позволил ничему случиться. Поэтому, Эзра. Только поэтому.
Эзра залпом выпил виски и со стуком опустил стакан на каминную полку.
– А больше мы ничего себе позволить не можем, и тебе это известно не хуже меня. В конце концов, не я снимаюсь во «Флэше»…
– Да. Да-да-да, – перебил его Эзра. – Простите, мистер Фаррелл, я вел себя безответственно, впрочем, я, кажется, уже извинился за это.
– Ты кажешься себе бессмертным и всемогущим, как и все в эти годы. Завтра не существует, есть только здесь и сейчас… – Теперь запнулся он сам. – Здесь и сейчас. Целых три часа. Когда-нибудь ты поймешь, что это очень много.
Эзра так резко повернул к нему голову, что Колин вздрогнул – и от неожиданности, и от того, что прочел в его глазах. Дикая, неутолимая жажда. Как будто Эзра был в пустыне, а Колин протягивал ему воду.
– Два часа, – поправил он. – Час на дорогу до аэропорта.
– Слава богу, – вздохнул Колин, пытаясь не рассмеяться вслух. – На три часа меня могло бы и не хватить. И надеюсь, что пение в программу не входит.