- Однако Рудольф чуть не просрал все полимеры перед самой поездкой, когда гэбисты спросили его, почему он не вступил в комсомол. "Чтобы не тратить свое время на всякую херню", - ответствовал он. Видимо, иногда Остапа просто несло.
читать дальше- Кавана считает, что за два года в Кировском он взял оттуда все, что мог, и ему однозначно было пора валить. Он уже опередил всех соотечественников и совершенно правильно мечтал учиться у Эрика. Кавана приводит его фразу, не знаю откуда: "Whether as friend, lover or enemy, I have to go to that camp and earn it all". Хоть чучелом, хоть тушкой.
- Дома дела были неочень. Ксения и ревновала Рудольфа к Тейе, и в то же время начала увлекаться юным перевертом, а тот не возражал. Рудика от этого начало подташнивать. Люба так вообще была уверена, что он на Запад сбежал в основном от Ксении. Доля правды в этом есть, но важнее другое - он понял, что не сможет тут свободно
- Примерно в это время Тейя начал ухаживать за своей будущей женой. Рудик устроил ему (как минимум одну) сцену ревности, но из-за кого - неизвестно. Уте-не-сестра говорит: "Рудольф узнал, что у Тейи кто-то есть, или, может, Тейя просто сказал ему, что у него кто-то есть. Он иногда бывал очень манипулятивным". Когда после побега Рудольфа Тейю заставили отчитаться в КГБ об их отношениях, он написал, что порвал с ним перед отъездом, но это была неправда. Сестра говорила, что он писал и ржал. Человек, который может ржать за таким занятием, - это, конечно, человек достойный Рудика. Тейя потом говорил своему другу, что это была глубокая взаимная страсть.
- Рудольф запретил Тейе себя провожать в аэропорту по понятным причинам. Зато приперлась Роза с младенцем на руках, и Рудик в ярости послал ее нахуй. Еще его провожали Пушкины, Романковы и Тамара.
- После этого Ксения внезапно пригласила Тамару в кафе и помирилась с ней, и потом они дружили всю жизнь.
- 16 мая 1961 года - гала-концерт в Пале-Гарнье, открывающий гастроли Кировского. На репетиции в зале французы сидели отдельно, русские отдельно, и только Рудик бочком-бочком пересек эту черту.
- Сама Фурцева велела, чтобы Руди танцевал на открытии и на первом представлении "Спящей красавицы", но Сергеев ее ослушался, поставив на дебют других артистов, более слабых. Согласно Осипенко, он это сделал для того, чтобы сказать французам: "Видите, мы дали дорогу молодым, а они не имели успеха. Можно мы с Дудницкой выйдем теперь все в белом и красивые?"
- Разозлившись, Рудик, не занятый в спектаклях, начал яростно нарушать режим. Он был даже рад, что у него появилась возможность посмотреть Париж.
- Он познакомился в первую очередь с артистами Гранд Опера Пьером Лакоттом и Клер Мотт, которую помнил по ее гастролям в России. Они пригласили его на обед, но пришлось спрашивать разрешения у Дудницкой и Сергеева. Они сказали: "Можно, если он возьмет с собой кого-то еще из труппы". Он взял Юрия Соловьева, с которым жил в одном номере. Это был его соперник еще с Вагановского; некоторые французские критики утверждали, что он лучше Нуреева.
- На обеде Соловьев сидел ни жив ни мертв и все время молчал, зато Рудик старался за двоих. Французы сошлись на том, что "у этого человека на все есть свое мнение". Рудик раскритиковал квартиру критика Клода Бесси, который их принимал, - слишком шикарная. И, как обычно, он принялся вытягивать из всех присутствующих знания - о балете, о Париже, о французской истории, о Людовике 14, о Версале. И сам всех поразил своей эрудицией.
- Когда Рудольфа отвезли обратно к отелю, он принялся изображать бедного покинутого маленького воробушка, заставив Пьера повторить три раза, что они обязательно встретятся завтра. Они потом ходили на "Бен-Гура" (Рудольфу не понравилось) и на "Вестсайдскую историю" (Рудольф плакал).
- Лакотт пригласил Рудика в свою квартиру, и тот сразу почувствовал себя там как дома, "как кот на диване". В какой-то момент он действительно свернулся на диване калачиком и задремал, но ненадолго, потому что надо же было задавать вопросы обо всем на свете. Он задавал их непрерывно.
- Они с Пьером занимались в студии, Рудик был счастливый и очаровательный и сказал Пьеру: "Ты мне теперь как родственник". Ах ты хитрожопый воробушек. Рассказывал о своем тяжелом детстве и деревянных игрушках. Но при этом оставался очень закрытым. "Я даже не знал, что он гей", - удивляется Лакотт.
- КГБ считал Лакотта главным режиссером побега Нуреева, но это было отнюдь не так. Наоборот, он в упор не понимал толстых намеков типа "мне не дают развиваться" и говорил Рудольфу: "Ну, ты же танцор, ты нуждаешься в дисциплине".
- 19 мая 1961 года - дебют Рудольфа в Париже, в сборной солянке, где показывали с ним 4 акт "Баядерки" и кусок "Тараса Бульбы". Еще он исполнял соло из "Корсара", и это довольно странно, потому что в программе его не было, но он точно его исполнял, потому что это было незабываемо.
- После этого соло в зале начался форменный пиздец. Люди орали. Он выложился на полную. Общее мнение было, что такого дебюта в Париже не было со времен Нижинского. А некоторые говорили, что он лучше Нижинского.
- На ужине после этого представления он познакомился с Кларой Сент. Она была маленькая, худенькая, рыженькая, в 21 выглядела на 16. По матери чилийка, детство провела в Буэнос-Айресе и была наследницей огромного состояния. Она была, как это сейчас называется, socialitee, но очень образованная и утонченная. Я лично вообще от нее торчу, это одна из моих любимых героинь во всей истории. Жених ее был сыном министра культуры Франции.
- Она пригласила всех к себе, хотя у нее еще был ремонт, и Рудольфа поразила величина апартаментов. В окна открывался вид на сад Тюильри.
- Рудольф был в ударе и, как обычно, поражал всех своей эрудицией. И снова подбивал клинья: "Я мечтаю иметь возможность вернуться сюда, когда захочу".
- На премьере "Каменного цветка" Григоровича Клара и Рудик сидели в ВИП-ложе. В антракте его вызвали к начальству и сделали выговор за общение с иностранкой, но он не обратил на него ни малейшего внимания и ничего не сказал Кларе. Вообще, становится понятно то, что было не ясно у Солуэй: почему он так нагло нарушал запреты на контакты с иностранцами, как будто не знал, к чему это приведет. Он лихорадочно искал диванчик, на котором можно было бы свернуться, любую возможность остаться, но без скандала, без бегства.
- На следующий день Кларе сообщили, что ее жених погиб в автокатастрофе. Через неделю, сидя на валиуме, она пришла на дебют Рудольфа в "Лебедином озере".
- Рудик с французскими друзьями ходил по Версалю, варьете и музеям, а однажды зашел в игрушечный магазин, где провел два часа. Там он купил поезд.
- Он хотел всего и сразу, заказывал одновременно чай, колу и горячий шоколад. Объяснял это тем, что в детстве у него ничего подобного не было.
- В театре Куэваса в это время тоже ставили "Спящую", и Кировский ходил туда культпоходом. Никому этот китч не понравился, и Рудику тоже, а на следующий день Лакотт пригласил его на ужин с Раймундо де Ларреном.
- Рудольф раскритиковал его постановку в своей обычной хамской манере, надев хрустальную вазу на голову: "Вот ваши костюмы". "Что за мужик", - прошептал соседу де Ларрен. Однако, подмигивает Кавана, у Рудольфа возникло ощущение, что они могут стать хорошими друзьями.
- Ну там дальше то же, что у Солуэй: гэбистам все это надоело, его пытаются отозвать домой, но Сергеев сопротивляется. Не помню, было ли у нее это: на ужине с парижскими импрессарио Рудольф спросил у одной из них, которая больше всего его обожала: "А что если я останусь во Франции?" У нее вытянулось лицо - это стало бы ударом для ее бизнеса. Ему этого было достаточно. "Я пошутил", - быстро сказал он.
- Далее была мутнейшая история про домогательства к Соловьеву. Надо сказать, что Соловье - это такой типаж Седрика Диггори, всеобщий няшка. Никогда он не стал бы работать на КГБ и вообще как-то намеренно делать людям гадости. Кавана считает, что все дело было в том, что ему надоели поздние и пьяные возвращения Рудольфа. В общем, он попросил начальство переселить его в другой номер, но не сказал почему, и сразу пополз слух, что КГБ дало Соловьеву задание соблазнить Нуреева (!), чтобы скомпрометировать его. Сам Соловьев потом всю жизнь уверенно утверждал, что это Рудольф его домогался и потому он захотел переехать. Соловьев дал ему в морду и сказал, что если это еще раз повторится, он на него донесет. Когда у Рудольфа много позже спросили, правда ли это, он рассмеялся и сказал: "Правда. Он донес". Но никуда Соловьев не стучал, не было доноса. Однако же какого хрена посреди своей бурной парижской жизни Рудик полез к Соловьеву? Учитывая, что он тогда был еще довольно робок. Остапа понесло опять?
- Соловьев был единственным из всех, кого допрашивало КГБ, который сказал, что Нуреев планировал побег. Аргумент был тот, что Рудик ничего не покупал, тогда как все носились по магазинам. Но на самом же деле он покупал, только не ширпотреб, а всякое для танца - парики, бандажи, лайкру для костюмов, и все это сразу отправлял в Питер. Все эти вещи, включая поезд, Пушкины получили, КГБ их не забрало себе. Лайкра нужна была для его роли в осеннем представлении "Легенды о любви". Ну то есть это еще раз говорит о том, что цели сбежать, разорвать все связи с родиной, у него ни в коем случае не было: он искал легальный повод остаться, чтобы иметь возможность возвращаться. Сбежать-то он мог в любой момент в Париже, но смелости не хватало.
- Незадолго до предполагаемого отъезда в Лондон он зашел в церковь и помолился за то, чтобы остаться. Прикол в том, что это была церковь Марии МАГДАЛИНЫ. И его святая его не подвела.
- Рудольф всю жизнь думал, что это Сергеев добился его возвращения в Москву, но на самом-то деле все было наоборот. Два раза Сергеев его отмазывал, но третья телеграмма была абсолютно категоричная.
- Главный гэбешник Стрижевский был мужчина импозантный, интеллигентный и не дурак. Он слегка запал на фам фаталь Осипенко. Искала ее молодые фотки, но они совершенно не передают ее харизмы, а она и в 70 лет оставалась таки фам фаталь (я ее видела в одном док. фильме). Очень величественная. Так вот, только благодаря Осипенко Стрижевский отпустил Рудольфа на последний ужин с поклонниками (он уже знал, что завтра Нуреев поедет не в Лондон, а в Москву, поэтому его надо было пасти).
- У Осипенко была интрижка c одним из руководителей Гран Опера, женатым мужиком, и пока гэбешники гонялись за Руди, они преспокойно уединялись в загородном отеле. Так что Рудик поблизости - это не всегда катастрофа, но иногда и польза.
- Когда она уходила из ресторана со своим любовником, она сказала Рудольфу: "Я надеюсь, ты будешь ночевать сегодня у себя в номере". - "Я надеюсь, ты тоже", - и оба рассмеялись, как заговорщики. Осипенко поехала в свое любовное гнездышко, а Рудик целомудренно гулял с Кларой по Парижу.
- Она пыталась рассказывать ему о себе, о своем погибшем женихе, но он не очень-то хотел слушать из-за своего нарциссизма. А о себе он врал. Ни слова не говорил ни о Ксении, ни о Тейе, но сказал, что в Ленинграде живет в одной квартире с девушкой из своего театра - Аллой Сизовой. "С девушкой!" - воскликнула Клара. "В разных комнатах", - уточнил Рудик. Он смотрел вперед, в Лондон, надеялся, что встретит там более искушенную публику. В 6 часов Клара отвезла его на такси к отелю, они прощались не навсегда, т.к. Клара собиралась приехать в Лондон специально ради него.
- В аэропорту он болтал со своими друзьями Лакоттом, танцором Боннефуа и критиком Оливером Мерлином, пока не увидел, что труппа двинулась на посадку. Он встал в очередь, и тут то ли Сергеев, то ли Коркин (опять показания расходятся) сказали ему, что он летит не в Лондон, а в Москву.
- Рудольф, может, и поверил бы их сказкам о том, что будет танцевать для Хрущева, но тут Коркин совершенно зря сказал, что его мать заболела. А он только вчера с ней разговаривал. И он вспомнил случай с Валерием Пановым из Малого театра. Ему тоже навешали лапши про больных родственников, чтобы вернуть домой, и судьба его там была печальна. Рудольф однажды встретился с ним лично, и тот ему рассказал всю историю. И Рудольф понял, что его ждет. Французы говорили, что в этот момент он стал белым, как стена.
- Рассказывая всю драматическую историю в аэропорту, Кавана, в отличие от Солуэй, больше полагается на воспоминания самого Рудольфа (и на Клару). Все эти рассказы про обмороки, истерики, катание по полу и битье головой об стену нужно делить на восемь. Потому что ошибки в показаниях однозначно есть, и их допускали даже полицейские, например, один сказал, что консул ударил Рудика по лицу, а этого точно не было. Или я вот помню рассказ Осипенко в док.фильме, что он бился головой об стену, но она же говорила, что он запрыгивал на трап, а этого однозначно не могло быть, он не вышел на взлетную полосу, все время оставался в зале ожидания. Единственный надежный свидетель там Клара, девочка со стальными нервами.
- По Каване выходит, что Рудольф больше владел ситуацией, но самое главное все-таки, что и Солуэй не отрицала: он понимал, что все это значит, и не велся на всю лапшу, которую ему вешали на уши ни свои, ни "французские друзья". Они не хотели ничего делать - боялись неприятностей. Имперссарио такие эксцессы были нафиг не нужны, и она ему говорила: "Не бойтесь, наша компания постоит за вас, я поговорю с Фурцевой". Труппа Кировского, даже те, кто его ненавидел, жалели его, обещали написать коллективное письмо, но они-то лучше всех понимали, что толку от этого не будет. А потом ушли на посадку. Лакотт тоже что-то там лепетал, заступался за Рудика перед гэбистами, обещал написать какое-то там письмо в его защиту, но это все была херня. Никто ничего не хотел делать. Рудольф сказал Боннефуа: "Вызови для меня такси". Но тот, 18-летний мальчик, испуганно залепетал: "Я не могу..." - "Тогда позвони Кларе". То есть, Рудик решил вызвать кавалерию. А точнее, артиллерию. Он, наверное, думал о ее связях с французским министерством культуры.
- Ей позвонили около 9.00, московский рейс был в 12.25. Как только труппа улетела, Стрижевский предложил перейти в зал ожидания Аэрофлота, но Рудольф категорически отказался. "Если вы до меня дотронетесь, я закричу. Только сдвиньте меня с места, я начну орать". Он боялся, что его куда-нибудь затащат, скрутят,
- Он пошел в Soucoupes Volantes, бар в главном зале, Стрижевский и Романов, второй гэбешник, плотно держались по бокам, третий перекрыл вход. "Французские друзья" собрались вокруг, по-прежнему ничего не предпринимая (нахуй таких друзей). Оливер Мерлин высказал идею, что увезет его на своем мотоцикле, но они бы не прорвались через гэбистов.
- Клара, бухавшая и гулявшая всю ночь, подорвалась по звонку и примчалась в аэропорт. Ее встретил Боннефуа и показал, где сидит Рудольф. "Он не плакал, но был очень бледный". Она прикинулась его девушкой, пришедшей попрощаться, и попросила у гэбистов разрешения поговорить с ним. Напомню: она мелкая, хрупкая, выглядит лет на 16. Гэбисты не приняли ее всерьез. Они с Рудиком отошли на пару шагов, он объяснил ей ситуацию и сказал, что хочет остаться. "Ты уверен?" - "Да. Пожалуйста, сделай что-нибудь". Гэбешники позвали его назад, она изобразила нежное прощание и вернулась к "французским друзьям". "Что будем делать?" Но никто не хотел ввязываться (вот пидары), более того, отговаривали ее. И тогда она решила действовать одна.
- Было уже почти 10. Она пошла в полицейский участок аэропорта и встретила там начальника таможни, белоэмигранта, ненавидевшего Советы, и полицейского комиссара. Они переживали, лишь бы то был не ученый, а раз артист, то можно помочь. Сказали, что встанут возле бара, а он должен выйти к ним и попросить политического убежища.
- Когда она вернулась в бар с полицией на хвосте, гэбисты пили коньяк. (Об этом говорила и Марика Безобразова в док. фильме, и я ей не поверила. Стали бы они бухать в такой ситуации? Марики там не было, это она говорила с чьих-то слов.) Клара опять изобразила влюбленную дурочку и передала ему инструкции.
- Интересно, что Панову агенты ФБР тоже давали возможность сбежать, задержав на паспортном контроле гэбистов, но он шарахнулся от ФБР как от чумы. Рудик не шарахался.
- Он резко встал и направился к дверям, Стрижевский за ним: "В чем дело?" Рудольф сначала молчал, а потом сказал: "Я принял решение, и оно твердое, никто меня не переубедит". И затем медленно сделал 6 шагов к двери, где стояли копы, после чего сказал: "Я хочу остаться в вашей стране".
- Его тут же схватили два гэбиста, началась возня, его пытались оттащить от копов, и те вмешались: "Это Франция, оставьте его в покое". И гэбисты побежали звонить в посольство. Рудольф, копы и Клара прошли мимо "французских друзей", некоторые из них кричали Кларе: "Вы сошли с ума!"
- В комиссариате у Рудольфа спросили, не хочет ли он чего выпить, и он попросил коньяка.
- Пока Рудольф сидел в комиссариате, от которого отгоняли гэбистов, прибыл генеральный консул. Он ворвался в комнату, требовал, чтобы ему выдали Рудольфа, он советский гражданин. Но хрена там. Потом он толкнул для Рудольфа речь по-русски, минут на 20, во время которой тот все время повторял: "Нет, нет, нет".
- Стрижевский сделал последнюю попытку: пообещал лично сопроводить его в Лондон на ближайшем самолете, но тот отказался.
- Когда начались полицейские формальности, Клара взяла на себя ответственность за него, но ей посоветовали в ближайшую неделю не видеться с ним, чтобы гэбня не могла его выследить через нее.
- Клара, вернувшись домой, позвонила своему другу, и тот согласился пока поселить Рудольфа в своей пустующей квартире. И сразу после этого она позвонила де Ларрену. Тот был просто счастлив взять его в свой театр, естественно. Так, двумя звонками, Клара нашла для Рудика жилье и работу.
- Когда Рудика доставили на конспиративную квартиру, Клара позвонила и сказала, что ему надо на неделю залечь на дно. Его первый вопрос был: "А где же мне брать классы?" - "Занимайся в квартире".
- Сначала Рудольф, запертый в четырех стенах, чувствовал себя на удивление спокойно, но потом начал впадать в депрессию. Он переживал за родных, за друзей, особенно за Пушкина. А как же он сам будет без Пушкина, без дисициплины Кировского? Его техника деградирует. Клара купила ему пижамку, несколько хороших белых рубашек, а он все ныл и ныл. "Я должен работать. Мне холодно. Мне скучно". Когда он сказал, что ему не нравится цвет рубашек, она подумала: "О господи!" (Вот так, принесешь домой котенка с улицы, а он весь в блохах и орет.) Начал требовать какие-то там шерстяные накладки для коленей, а их нельзя было купить вотпрямщас в воскресенье, и это была трагедия. Друзья Клары ржали: "Какой он гиперчувствительный!" Он им сказал: "Я не гиперчувствительный. Я танцор".
- Немножко он уже надоел Кларе, и она решила сбыть его де Ларрену ("только работа могла вернуть ему хорошее настроение").
- С де Ларреном Рудольф сразу очень разумно повел дела, заключив контракт только на три месяца. Отличную характеристику ему дала одна из балерин театра Куэваса Жислен Теснар: "Он был как хищник, который инстинктивно знает, куда прыгнуть и как схватить жертву. Он точно знал, что может извлечь из ситуации и как долго".
- Он переехал к де Ларрену, который жил альфонсом при виконтессе жаклин де Рибе, и принялся доставать и эту парочку. "Мне надо то, мне нужно это... И при этом у него были ценные идеи насчет всего - постановки, костюмов". Они с Раймундо все время ссорились, но при этом оставались друзьями.
- Перебежчик-гэбист Митрохин говорил, что у КГБ был план насчет Нуреева - сломать ему ногу, а лучше две. Другой перебежчик утверждал, что Хрущев обсуждал возможность его убийства.
- Для защиты де Ларрен нанял двух частных детективов, и с этим сопровождением, плюс с гэбней на хвосте он ходил только на репетиции и в классы, больше никуда.
- Он начал репетировать "Спящую" с Ниной Вырубовой, которая тоже нуждалась в охране. Ей было за 40, карьера на излете, и она была счастлива танцевать с ним. Он сначала повел себя очень холодно, видимо, из-за своей нелюбви к белоэмигрантам (точнее, комплексов перед ними), но она все же взяла его лаской, и он оттаял.
- Естественно, Рудольфу не понравилась хореография (Брониславы Нижинской и Хелпманна), но переделывать было некогда. В итоге он переделал только свои сольные партии.
- Когда его в первые дни побега спрашивали, скучает ли он по маме-папе-друзьям, он говорил, что только по Пушкину.
- А среди его друзей в Питере в то время был траур, за исключением Тейи. По свидетельству сестры, узнав о побеге, он сказал: "Молодец!" Он написал Рудольфу письмо, которое отправил другу-балетоману в Гамбург с просьбой переслать его Рудольфу.
- Рудольф дебютировал у Куэваса 23 июня (и в этот день Кировский давал "СК" в Лондоне). Это было больше политическое событие, чем культурное: полиция, фотографы, новостные репортеры, секретные агенты среди толпы. У гримерки стояли три охранника и не пускали вообще никого.
- Публику он, конечно, порвал в тряпки: 24 вызова. Но эмоций было столько, что он разрыдался в гримерке после выступления.
- Через неделю, когда он должен был танцевать Синюю Птицу, как раз перед спектаклем, в его гримерку принесли из посольства три письма: от родителей и от Пушкина. Пушкин писал, что Париж - это город декаданса и он там обязательно разложится. Как в воду глядел. Естественно, письма принесли, чтобы деморализовать его, а в зале сидели нанятые французской компартией клакеры, которые стали освистывать его. Поклонники пытались их перекричать, Рудольф едва слышал музыку, но продолжал танцевать всем назло. Тогда он окончательно понял, что сделал правильный выбор, что уехал от таких подонков, от такой подлой системы. Попытавшись сломать, они только сделали его сильнее.
- Хорошо еще было то, что в Питере его трактовку Синей Птицы не поняли и не оценили, а здесь приняли на ура.
Продолжение следует.