Тут варнингиКнига (английское название - For a Lost Soldier, что более верно, потому что слово "честь" тут не к месту), опубликованная в 1986 году, и ее экранизация 1992 года излагают историю сексуального абьюза одиннадцатилетнего мальчика, а также его последствий: со всеми беспристрастно и дотошно изложенными подробностями. История при этом является автобиографической.
Тут спойлеры и много буквЧитавшие "След кометы" наверняка обратили внимание на то, что ван Данциг - несомненно, талантливый писатель. Русский перевод "Солдата", хотя и любительский, и слегка прихрамывающий, позволяет убедиться в этом снова; более того, все эти шероховатости скорее даже подчеркивают ужасающую бесхитростность повествования от лица ребенка. Тем не менее читатель вынужден самостоятельно предполагать, почему, несмотря на отвращение к происходящему, мальчик постоянно ищет встреч с солдатом, ревнует его к другим и строит планы на совместное будущее; автор никак этого не объясняет.
Например:
"Привкус его поцелуев ощущается в моём рту и не проходит. Может он останется в моей жизни навсегда, как и я, обгаженный и облапанный? Я погружаюсь в себя, в то время как солдат закуривает сигарету... Я пробую глотать свою слюну, размазывая её языком по рту и собирая её вновь. Я хочу, чтобы его запах и вкус исчезли, пропали навсегда из моей жизни. Я плюю, и слюна длинной нитью ложится на траву... Я слышу, как остальные дочиста выскабливают свои тарелки, запахи пищи и тепло вызывает у меня головокружение. Но когда я пытаюсь что-то проглотить, я ощущаю привкус солдата, сильный и неприятный. «Я должен съесть что-нибудь, — думаю я, — тогда это пройдет, я избавлюсь от него». Но, неожиданно и непреодолимо, мне захотелось, чтобы он оставался".
Последняя фраза крайне внезапна, хотя догадаться, почему так произошло, на самом деле нетрудно: мальчик пытается вцепиться хоть во что-то в разрушающемся мире, как раньше испытывал влюбленность в своего не менее брутального одноклассника (единственного человека, который связывал его с утраченным домом), а до этого даже готов был искать утешения в религии, если бы симпатичный пастор не исчез после смерти жены, как исчезали все, кого Йорун любил в своей жизни.
(Интересно, что похожая особенность присутствует и в книге о Нурееве: когда читаешь, кажется, что все время, проведенное автором с Рудольфом, было сплошной пыткой, и совершенно непонятно, почему они дружили 25 лет и почему ван Данциг поставил для него больше балетов, чем какой-либо другой хореограф. Только фото- и видеоматериалы позволяют понять, что ван Данциг испытывал в присутствии Рудольфа что-то еще, кроме непрекращающихся страданий. Еще одна, и довольно жуткая параллель между двумя книгами, которая бросилась мне в глаза, - это то, что и пропавший солдат, и Рудольф говорят на искаженном английском языке.)
Но что действительно удалось передать в книге, из-за чего ее вряд ли можно будет забыть и почему она имеет художественную ценность, - это дикая, звериная тоска ребенка, не человеческая, а, кажется, исходящая из самой земли; стихийная сила природы, игрушкой которой он становится после того, как солдат исчезает. Эта тоска и есть истинный герой книги.
Перед создателями фильма встали две непростые задачи - как передать мотивацию ребенка, не избегающего, но ищущего травмирующих отношений, и как передать эту самую животную тоску. (Сценарий, кстати, написан в соавторстве с ван Данцигом, поэтому я считаю, что книгу и фильм нужно воспринимать в комплексе.) В первом случае они поступают вполне предсказуемо, а вторую задачу решают прямо-таки блестяще, на мой взгляд.
В фильме отношения между солдатом и Йоруном максимально отмыты от грязи, и это неизбежно, иначе вышло бы что-то вроде "Зоны военных действий" Тима Рота, и смотреть это было бы невозможно. Палаточный городок превращается в уютную деревенскую гостиницу, солдат ведет искренние беседы с мальчиком, играет с ним, танцует, развлекает его, балует. Йорун даже кокетничает с ним (сцена на дороге, когда он сначала убегает от машины, а потом возвращается, показалась мне такой же внезапной, как последняя процитированная фраза в книге, и если бы ван Данциг не значился автором сценария, я бы сказала, что они охуели). Пробирающий момент в постельной сцене - когда солдат вкладывает пальцы мальчику в рот, чтобы он мог их кусать от боли, передать свою боль ему. Может показаться, что в фильме пытаются всячески обелить насильника, но по-моему, это делалось скорее в защиту образа мальчика, потому что иначе, как уже говорилось, - Тим Рот, тлен, бзсхднст.
Но самое интересное в фильме это то, чего нет в книге, а именно обрамление в виде истории выросшего Йоруна, ставшего догадайтесь кем - хореографом. Взрослого Йоруна играет актер, который был бы даже похож на ван Данцига, если бы тот объелся стероидов. Хореограф ставит балет по мотивам своего печального прошлого, который называется "Освобождение", и ничего у него не клеится, потому что он не может объяснить, в первую очередь сам себе, что он хочет в нем передать. "Воспоминание о воспоминаниях", нечто такое, что он тщетно пытается уловить, а его юные танцоры не понимают. И тогда он рассказывает эту историю своей помощнице.
"Освобождение" - так называется вторая часть книги, и в ней эта метафора определенно присутствует, но в фильме она прямо-таки педалируется. Дети пишут сочинение в школе - "Что такое для вас освобождение?" (имеется в виду - от немецкой оккупации). Для маленького Йоруна на тот момент - это освобождение от одиночества и страха, которое дарит ему канадский солдат. Для взрослого - это попытка избавиться наконец от давящих воспоминаний, от той дремучей тоски, которая так и не оставила его, от бесплодных поисков пропавшего солдата. Другой символический образ в книге и фильме - это самолет союзников, упавший в море и застрявший на мелководье. Дети, как водится, пугают друг друга тем, что в нем до сих пор сохранились тела летчиков, прикованные к креслам, висящие вниз головой и объеденные рыбами. На пике тоски Йорун представляет своего солдата под водой, в рубке этого самолета, как гниющее и неотступное воспоминание. А в фильме канадцы перед самым отъездом достают этот самолет из воды, и Йорун видит его, уезжая с матерью в Амстердам. Это то, чего хочет взрослый Йорун - извлечь со дна воспоминания, похоронить своих мертвецов. Еще одна деталь, которой не было в книге, - это солнцезащитные очки солдата, единственное, что осталось у мальчика на память о нем, и он с тех пор их и носит; а теперь ему нужно их снять, перестать смотреть на мир через призму своей травмы.
И вот, после исповеди помощнице, после визита в деревню на похороны, хореографу вроде бы наконец удается это сделать и поставить свой балет. Освободить того маленького мальчика в сером, который скорчившись сидит на полу, когда вокруг него танцуют все краски мира... но как бы не так. Именно в момент, когда лицо хореографа озаряет счастливая улыбка, помощница отдает ему конверт с увеличенными фотографиями, на которых он может увидеть жетон солдата с отчетливо читаемым номером.
А это значит, что поиски не закончились. Свобода не наступила. Более того, невольно возникает вопрос - а не была ли книга и тем более фильм вовсе не способом освобождения, а криком на весь мир, порожденным все той же дикой тоской, очередной попыткой найти своего солдата? Вот что такое ангст, смотрю и учусь.
Почти напоследок хочу добавить кое-что о терминах. Мне чертовски претит называть происходящее с Йоруном любовью, ибо этот и без того расплывчатый термин таким образом растягивается в какие-то уж совсем пугающие ебеня, но с другой стороны, я понимаю, что теми, кто все же называет, может руководить уважение к чувствам ребенка. Потому что уголовно-психиатрическая лексика в отрыве от поля ее непосредственного применения чувства ребенка однозначно обесценивает.
Конечно, интересно было бы узнать, читал ли книгу Рудольф и что он о ней думал, но информации об этом пока нет (в "Следе кометы" так точно). Несомненно, Рудольф знал о том, что ван Данциг еще и пишет, и даже предлагал воспользоваться для этого своей фермой в Вирджинии (а единственной книгой ван Данцига на тот момент был "Пропавший солдат"), но мне кажется, что тематику и проблематику повествования он бы не оценил. Для него это была бы еще одна "история о глупом мальчике", как и "Памятник умершему юноше", хотя некоторые детали позволяют предположить, что к литературному дару ван Данцига он относился с уважением. Если пускаться в область совсем уже безумных теорий, то можно в книге ван Данцига поискать ответ на вопрос, почему это в последней постановке "Лебединого озера" у Рудольфа вдруг разворачивается во всю мощь образ Черного учителя, хотя на тот момент все прототипы, кем бы они ни были, уже умерли, кто давно, а кто и недавно. Остается только надеяться, что какая-то информация на этот счет еще всплывет.