А у нас тут Фронда началась.
читать дальше- Королева с Мазарини решили, что победа под Лансом развязывает им руки для того, чтобы наказать строптивый парламент, и не зря арест Брусселя и двух других советников был назначен на 26 августа - день Святого Людовика, когда в Нотр-Даме пели «Те Деум» в честь победы К.
- Брусселя арестовали как раз после того, как он вернулся из Нотр-Дама домой.
- Все знают, к чему это привело, тут только надо напомнить, что коадьютор Рец в День баррикад явился в Пале-Рояль посланником от народа, а королева его высмеяла. И еще два часа после его ухода смеялась со своими приближенными над его внешностью и манерами, о чем ему, конечно, доложили. А он такого не забывал и не прощал.
- Рец, на тот момент возглавивший Фронду, не мог не думать о том, как поступит К. Конечно, он примчится ко двору, чтобы защищать его от парламента, но при дворе он найдет Мазарини, которого не любит. А Рец ему вроде как нравился, и коадьютор готовился этим воспользоваться.
- Шатийон застал День баррикад и, вернувшись к К., обо всем ему доложил в красках. Он привез также приказ Мазарини отправить часть войск с границы к Парижу. Но самого К. он в Париж не звал. Ему меньше всего был нужен К. здесь в такой момент.
- Но К. очень хотел в Париж. Эта кампания очень расшатала его здоровье, а к тому же он, конечно, испытывал тревогу из-за происходящего. Уже не было папы при дворе, который мог позаботиться о фамильных интересах, пока «господин герцог» выигрывает сражения. Теперь К. был главой дома и должен был противостоять махинациям Гастоши и Вандомов.
- Однако перед тем он хотел забрать у испанцев Верне. Чтобы не увеличивать дистанцию с Парижем, он поручил это Рантцау, и тот, не очень торопясь, таки начал осаду. Но однажды К. получил от него депешу, озаглавленную «Лагерь Верне, или возле Верне, или как вам угодно».
- Такой непрофессионализм заставил его сорваться с места и без предупреждения явиться под Верне.
- Пюисегюр, один из офицеров, с которым К. успел подружиться, под проливным дождем шел от Рантцау, когда почувствовал, что кто-то подошел к нему сзади и крепко схватил за голову, не позволяя ее повернуть (видимо, аналог нашего «закрыть ладонями глаза»). Он крикнул: «Ради бога, оставьте меня в покое, не видите, что я мокрый насквозь и не в настроении шутить!» Но его только стиснули крепче. Наконец он высвободился, оглянулся и увидел К. (Ми-ми-ми.)
- Тот немедленно взял на себя командование, полез в траншеи, где, по выражению того же Пюисегюра, «выполнял обязанности генерала, ротного офицера и рядового». И в результате словил пулю, простите, в жопу. То есть в тазобедренный сустав.
- К счастью, она была на излете, да и плотный плащ ее остановил, но К. все равно потерял сознание.
- Однако ж Верне сдался, а ранение решило вопрос с его возвращением в Париж (чему Мазарини до того под разными предлогами препятствовал).
- Но сперва он собирался в Шантильи, а туда ехал через Кале, где встретился с Бюсси-Рабутеном - впервые после той истории с похищением.
- Бюсси пишет, что шел к нему не без трепета. Боялся он не гнева, а насмешек. И действительно, увидев его, К. расхохотался и пропел строчки из старой парижской песенки, посвященной неудачной кампании его отца: «О, безумная затея принца де Конде!» И заставил Бюсси рассказать обо всем в подробностях.
- Сослуживцы встретили Бюсси с радостью, но рассказали то, что «пробудило в нем ревность» - а именно, о «малыше Гито». Так его звали, чтобы отличить от «старика Гито» - его родственника (не брата), капитана гвардейцев королевы. В отсутствие Бюсси малыш Гито стал служить корнетом легкой кавалерии, а еще он «стал объектом интереса принца». (А почему это Бюсси должен ревновать?)
- Позднее Гито отбил у Бюсси не только Конде, но и мадам де Севинье, став ее излюбленным корреспондентом (помимо дочери, конечно же).
- Когда К. прибыл в Шантильи, оказалось, что он очень нужен королеве, которой необходимо было показать всему свету, что он на ее стороне.
- И К. поехал ко двору в Рюэль, куда королева увезла Людовика, чтобы наказать парижан за бунт. Принимали К. со всеми возможными почестями, как главного защитника короны, а королева даже сказала, что она «любит его как третьего сына». (Внезапно, да. Интересно, герцога Орлеанского там не разорвало на тысячу маленьких Гастош?)
- Мазарини понимал, что К. уже по своему рождению представляет собой прекрасный барьер между двором и парламентом, но он знал, что за К. придется побороться с Рецем.
- Что касается дальнейших действий К., то находятся такие, кто обвиняет его в преднамеренном разжигании гражданской войны, но те, кто знали его лучше всего, не важно, друзья или враги, в один голос говорили, что ничего подобного не было.
- Пьер Лене, его первый советник, говорил, что в политике К. вообще не следовал никаким преднамеренным схемам. Точно так же и на поле боя он был скорее человеком действия, чем стратегом.
- Рец вообще с сожалением говорил, что если бы К. хотел, то мог бы воспользоваться ситуацией так, чтобы фактически забрать себе корону, как Гизы при Валуа, но он не захотел.
- Поскольку в Рюэле было тесно, К. остановился в Париже и оттуда ездил ко двору. И Рец воспользовался этим, чтобы попытаться перетянуть его на сторону парламента.
- Как раз перед тем королева приказала арестовать Шавиньи, губернатора Венсенна, за тайные переговоры с парламентом, и его посадили в собственный замок. Парламент заявил протест и королеве, и отдельно К. с Гастошей.
- На что К. им ответил, что собирается подчиняться всем приказам королевы, что советует и этой депутации.
- Потом якобы К. по собственной инициативе явился к Рецу домой, но у автора это вызывает сомнения, как и точность изложения Рецем их бесед. В сути, однако, она не сомневается: Рец посоветовал К. вытеснить Мазарини из милости королевы и одновременно завести союзников в парламенте. Т.е. выступить посредником между враждующими сторонами. Тем самым он станет «хозяином регентского совета и арбитром государства». И К. вроде бы согласился.
- Затем королева переехала в Сен-Жермен (в сентябре 1648) и вызвала туда депутатов парламента, чтобы обговорить текущие проблемы. А парламент сказал, что будет разговаривать только с принцами. Тем самым из переговоров исключался Мазарини, и Рец настаивает, что эту идею внушил парламенту именно К.
- И вот 25 сентября депутаты явились и встретились с четырьмя принцами: Гастошей, К., Лонгвилем и Конти. Гастоша в самой любезной манере открыл переговоры.
- Как пишет автор, «не было худшей подготовки для этих дебатов, чем жизнь в военном лагере, где К. был одновременно героем и избалованным ребенком». Ему не приходило в голову, что с этими людьми он должен обращаться несколько иначе, чем со своими офицерами.
- Вообще-то он хотел согласиться на требования парламента как органа, но эти люди выводили его из себя безмерно.
- В первый день переговоров вообще ничего не добились, и образ К., жестокого, дерзкого и неконтролируемого, живо запечатлелся в сознании парламентариев. Для них он навсегда остался воплощением тирании принцев.
- Встречались еще четыре раза, и наконец парламент получил преимущество. Главное же, что это именно К. с самого начала советовал королеве поумерить пыл, идти на компромиссы и пока никого не наказывать.
- Всем уже было ясно, что если не договориться, то будет гражданская война, а никто из принцев ее не хотел. Гастоше не хватало энергии, Конти и Лонгвилю - влияния, а К. одинаково презирал и Мазарини, и парламент, чтобы принять чью-то сторону.
- Сколько Рец его ни перетягивал на свою сторону, он не поддавался. Хотя временами казалось, что он колеблется, но каждый раз он говорил: «Меня зовут Луи де Бурбон, я не могу делать то, что пошатнет власть короны».
- Королева очень обиделась на всех четырех принцев, а особенно на К., как на самого сильного из них, за то, что они уговорили ее подчиниться парламенту. Еле-еле от нее добились подписи под итоговым документом. Она плакала и говорила: «Мой сын будет королем ломберного стола».
- Это случилось 22 октября, и в этот же день был подписан Вестфальский мир. Но Испании он не касался. Тем не менее его условия были такими выгодными для Франции, что этот договор можно было назвать триумфом внешней политики Мазарини.
- И тот снова почувствовал себя сильным и способным наказать бунтарей, тем более с Конде на его стороне. А привязать его к себе еще прочнее было легко - лишь позволить ему ходить на дебаты в парламенте. И там у него быстро пропадет охота «переходить на сторону народа».
- Мазарини начал готовиться к гражданской войне, но и парламент считал себя к ней готовым, глядя на Англию, где парламент скинул короля. Но они не понимали, что в Англии парламент действительно представлял народ, а во Франции - нет.
- Зато это понимал Рец, как и необходимость привлечь на свою сторону людей, во-первых, способных командовать армией, во-вторых, популярных. И он их привлек, хотя они все имели цели, далекие от заботы о государстве (в отличие от парламента).
- Проиграв борьбу за К., Рец начал искать ему замену - и нашел, хотя не адекватную, конечно. Как выразился Ларошфуко, «я слышал от мадам де Лонгвиль, что вся схема гражданской войны была выработана и согласована в Нуази принцем Конти, г-ном де Лонгвилем и коадьютором». Наверняка они еще надеялись переубедить К. через сестру. Также к заговору присоединились некоторые советники парламента без ведома их коллег.
- Ларошфуко на тот момент уже был любовником и преданным инструментом Лонгвильши. Кроме того, она завлекла в свои сети Тюренна и полностью владела разумом принца Конти.
- Еще был нужен кто-то популярный в народе, и тут, конечно, пригодился Бофор.
- В какой-то момент думали, что и Гастоша присоединится к ним. А все из-за кардинальской шапки и аббата Ла Ривьера. Аббат захотел стать кардиналом, и Гастоша от имени короля сделал запрос папе, который был удовлетворен. Но того же захотел и К. для принца Конти, а от одного короля можно выдвинуть только один запрос. Естественно, аббату пришлось уступить принцу крови.
- Конти категорически не хотел для себя духовной карьеры, но К. вел себя с ним так же тиранически, как его отец с ним самим. Да и мать соглашалась, что Конти, с его слабым здоровьем, не место в армии.
- Гастоша возмутился, а Мазарини, который на данный момент не хотел ссор между принцами, предложил компромисс: Ла Ривьера выдвигает король Франции, а Конти - польская королева.
- На этом вроде бы порешили, но Гастоша продолжал обижаться, не являлся ко двору, сидел в Отеле Люксембург с Вандомами и Гизами.
- Мазарини из страха перед ним даже приказал удвоить охрану Пале-Рояля, но зря: Гастоша оставался собой. В самый напряженный момент, когда его сторонники с минуты на минуту ожидали от него объявления войны, он лег в постель и сказал, что у него приступ подагры. Через несколько дней он восстал с одра болезни, помирился с королевой и стал ходить на дебаты в парламент под ручку с К.
- Хотя декларация, принятая на переговорах в Сен-Жермене, была опубликована, похоже, ее никто не собирался соблюдать.
- На 9 декабря 1648 года была назначена генеральная ассамблея парламента. Гастоша готовился к дебатам с удовольствием, так как знал, что сможет блеснуть на фоне К. Его вечный пофигизм позволял ему сохранять спокойствие, тогда как К. выходил из себя при малейшей провокации.
- Главной темой дебатов стали бюджетные расходы. Во-первых, траты на армию. На нее выделялись огромные деньги, и при этом солдатам не платили жалованья, так что сейчас они разбрелись по пригородам Парижа и добывали себе пропитание натуральным разбоем.
- Второе - расходы двора. Тоже немало было выделено, и при этом горничные и лакеи буквально голодали. И это, видимо, правда, потому что в это время одна дама писала Марии Гонзага про герцога Грамона, что он, решив приударить за одной из камеристок, посылал ей всякие лакомства, да и просто еду, что она предпочитала другим подаркам.
- Также стоял вопрос о королевских гвардейцах, которые затевали драки с городской стражей. Суть в том, что за бардак при дворе ответственным объявили К., поскольку он имел наследственную должность Grand Maitre de Maison de Roi.
- Ясно, что это был всего лишь почетный титул, но К. оправдываться не собирался. И уж тем более - отчитываться перед этими людишками в том, как он содержал армию.
- Так что он бодро принялся наживать себе врагов в парламенте, как Мазарини и надеялся.
- По словам очевидцев, он обращался к парламентариям со словами, «которые они редко от кого-нибудь слышали». А однажды в горячке спора вскочил с места и сделал жест, который все сочли угрожающим. И очень этим шокировались.
- В зале поднялся такой шум, что председатель Моле еле угомонил всех. К. потом говорил, что не собирался кому-то угрожать намеренно, и друзья оправдывали его, мол, он всегда так делает, когда волнуется, - напрасно. Общее мнение выразил один советников парламента: «Лучше бы он избавился от этой привычки».
- После перерыва опасный вопрос финансирования армии подняли опять, и в итоге один из докладчиков сказал: «Господа принцы должны открыть глаза на положение вещей, и все, что мы можем сделать, это вознести молитвы Святому Духу, чтобы он их направил и вдохновил». На что К. ответил: «Как будто мы с Месье не в состоянии направить себя без ваших молитв».
- Это произвело еще худшее впечатление, чем его замах рукой, и один из современников пишет, что эта фраза стоила К. всего того, что он приобрел своими великими битвами.
- Сколько ни вразумляли его друзья, на дальнейших слушаниях К. продолжал вести себя так же, никогда не упуская случая показать себя с наихудшей стороны.
- Мазарини с королевой этому страшно радовались: отныне К. становился привязан ко двору. А значит, пришло время приступить к осаде Парижа, что было задумано еще в Рюэле.