В цепкие ручонки попалось трехтомное издание "Мемуаров мадемуазель де Монпансье" в переводе на английский; можно скачать
тут. С хрюканьем уволокла его в уголок, но радость несколько поугасла, когда я поняла, что перевод выполнен с сокращениями (например, там нет того небезызвестного эпизода, когда де Гиш пнул Месье на балу), да и без этого вряд ли бы удалось извлечь из них какую-то новую информацию о Филиппе, ибо, похоже, все, что она о нем писала, давно растащено по разным книжкам и растиражировано триста раз.
Тем не менее Мадемуазель - один из моих любимейших персонажей той эпохи, и удовольствие было в том, чтобы читать ее мемуары ради нее самой, особенно первый том, касающийся событий, начиная с ее детства и до завершения Фронды.
Дальше пересказываю то, что особенно зацепило в ее судьбе и характере.
Под катом - нереальное количество букв, я это писала неделю.Во первых строках нужно заметить, что папа ее, Гастон Орлеанский, брат Людовика 13 и сын Генриха Наваррского, был редкостный гондон. Он всю жизнь ввязывался в заговоры против брата и Ришелье, против Мазарини, втягивал в них людей, а потом, когда проигрывал (а он всегда проигрывал), бросал их на произвол судьбы. Их, случалось, казнили, а он отделывался ссылкой, благодаря своему происхождению. Тем не менее Мадемуазель в детстве его обожала; но, поскольку она была умна не по годам, то очень скоро поняла, что он такое, обходилась с ним соответственно, однако все равно продолжала его любить и хотеть от него ответной любви и уважения, тем более что мама ее рано умерла.
Детство - юность и Фронда
Мемуары начинаются с того, что папа в очередной ссылке, а маленькая Анна-Мария живет в Тюильри и каждый день ходит в Лувр к их величествам, потому что плохое отношение к Гастону не распространялось на его дочь. Людовик 13 и Анна фактически заменили ей родителей, и это вообще интересная черта Бурбонов, в отличие от Валуа: для них семейные узы имеют значение, они не на все готовы ради власти. А может, это влияние Анны Австрийской, которая, что про нее ни говори, все-таки не была злым человеком.
Потом папа вернулся, и все гадали, узнает ли его дочка, но она, конечно, узнала и бросилась ему на шею. Теперь он - ее кумир, она с восторгом описывает, как он, придя с гулек, будил ее вместе с гувернанткой и проводил время, болтая с ней и играя. Девочка взрослеет, и в голове у нее теперь одни балы. Надо сказать, что в первом томе Филипп упоминается два раза, да и король немногим чаще, потому что они еще дети, они ничего не значат. Мадемуазель очень дружит со своей теткой Генриеттой-Марией Английской, часто ходит к ней в гости. хотя и посмеивается над попытками впарить ей безземельного Карла II, но в упор не видит маленькую Генриетту, как будто ее и нет. "Люди моего ранга" - это выражение чаще всего встречается в тексте, и она замечает только их, все внимание на персон, обладающих властью, а также на разнообразных женихов. Поэтому она не собирает сплетни и даже избегает их: ей просто не интересно.
[Во время регентства]"Я ходила в Лувр, чтобы поиграть с королем и герцогом Анжуйским, который был самым прелестным ребенком в мире", - но не стоит очень доверять этим словам, потому что "самым прелестным ребенком в мире" она называет, например, и сына Принцессы Конде, которую люто ненавидит и купает в яде на протяжении всех мемуаров. Правда, Филипп действительно ухитрился составить исключение: когда произошла первая серьезная ссора Мадемуазель с отцом и Анной Австрийской, они очень гневались на нее, а он выбежал ей навстречу со словами: "Я всегда буду на вашей стороне, против целого мира!" - чем, конечно, ее очень умилил. Король ее в тот период не умилял, она считала его куклой в руках Мазарини и интересовалась им в той степени, в какой могла или не могла выйти за него замуж.
Так вот, из-за чего Гастон, королева-мать и Мазарини в первый раз на нее рассердились. Дело в том, что один человек из ее окружения, по имени Saujon (не уверена, как это правильно читать), взялся устраивать ее брак с эрцгерцогом Амальфи, о чем она не сообщила никому, якобы потому, что не принимала все это дело всерьез. Кардинал, естественно, быстро обо всем пронюхал и велел арестовать этого приближенного, а Мадемуазель вызвали на ковер. И тут впервые проявилась как железная твердость ее характера, так и очень острый язык.
Вот они ее все хором отчитывают, она стоит на своем, говоря, что Saujon - просто чокнутый и нельзя принимать его всерьез, ей не верят, а Анна Австрийская возьми да и ляпни: "Вам должно быть стыдно из-за того, что этого человека, вашего подданного, могут казнить по вашей вине!" Мадемуазель посмотрела на Анну, на Гастона и ответила: "По крайней мере этот будет первым на моем счету". На счету ее отца и тетки на тот момент уже насчитывалось много.
Кстати, она явно лукавила насчет безумия Saujon, потому что потом предприняла все усилия, чтобы вытащить его из тюрьмы, после чего дала ему в управление какое-то свое поместье, а позже отправила его на переговоры насчет своего замужества с императором, когда еще в это верила, - т.е. она явно не считала его сумасшедшим.
В другой раз она лихо отбрила Мазарини. Это было уже в разгар Фронды, но когда еще Гастон был на стороне кардинала. Гастон оставался в Париже, а двор с Мадемуазель как его представителем отбыл усмирять провинцию. В какой-то момент стало известно, что прибыла для переговоров Принцесса Конде, а с ней всякие Ларошфуко и Буйоны. Кардинал вздумал спросить Мадемуазель: "Как нам следует их принять, приватно или публично?" - мол, видите, мы ничего не прячем от вашего отца и через вас советуемся с ним. На что она ответила: "Если бы моего мнения спрашивали о более важных вещах, я бы охотно делилась с ним по всяким пустякам, а так мне что-то не хочется".
Она очень ярко описывает начало Фронды, которое стало для нее таким же внезапным, как и для многих, как она увидела первые трупы на улицах Парижа, - зрелище, которое скоро станет привычным, но потрясшее ее. Вместе с двором она бежала в Сен-Жермен, хотя папа и не думал предупреждать ее о том, что это бегство готовится. Слухи до нее доносились, но она не знала, верить им или нет, поэтому легла спать. Ее разбудил Комменж, (капитан гвардейцев, кажется, или типа того), а Анна Австрийская потом спросила: "Отец вам что, ничего не сказал?" - "Сказал", - соврала она, не желая закладывать папочку. "А почему же вы спали?" -"Решила выспаться, пока можно, а потом неизвестно, когда появится такая возможность". С этим были проблемы, как и у всех в Сен-Жермене, первую ночь ей пришлось спать в комнате очень красивой, но без стекол в окнах, и это в январе, и в одной постели с маленькой сестрой, которая ворочалась и плакала. Но потом ее гувернантка прислала карету с вещами, и Мадемуазель устроилась лучше всех, и Анна Австрийская даже занимала у нее всякое барахло для короля.
Постепенно ее отношения с Анной и кардиналом ухудшались, с первой - из-за своенравия Мадемуазель, которое бесило Анну, а с кардиналом - в первую очередь из-за злосчастного сватовства к императору. Мадемуазель очень хотела за него замуж, Мазарини какое-то время, как обычно, вешал лапшу ей на уши, и она поначалу верила, но потом добрые люди объяснили ей, что это все блеф. Она так расстроилась, что хотела уйти в монастырь (она каждый раз начинала мечтать о монастыре, когда что-то шло не так с ее матримониальными планами, но потом ее попускало). Поэтому, когда Гастон переметнулся к принцам, она его поддержала всей душой.
Надо сказать, что в ранней юности она почему-то ненавидела Конде, все семейство и Принца в частности, хотя последнее никак не могла себе объяснить. Она немного жалела его жену, племянницу кардинала Ришелье, на которой его женили насильно и которую он терпеть не мог. Она была тогда еще совсем дитя - 12 или 13 лет, играла в куклы и не умела читать и писать. Когда Конде, тогда еще герцог Энгиенский, отбыл с отцом в армию, ее отправили в монастырь учиться грамоте. Вся семейка третировала несчастное дитя, а Мадемуазель, скорее в пику им, ей благоволила. Когда она услышала, что Принц получил ожог лица от разорвавшейся близко гранаты, она стала мечтать, чтобы это изуродовало его, и очень расстроилось, когда увидела, что остался только небольшой шрам.
Но все изменилось после того, как Конде (с Конти и Лонгвилем) арестовали, а потом выпустили. Мадемуазель внезапно к нему прониклась и, я бы сказала, втрескалась в него. Не так сильно, как потом в Лозена, но было такое. Она очень даже хотела за него замуж, и каждый раз, когда Принцесса Конде серьезно заболевала, а это случалось довольно часто, начинала всерьез готовиться к браку. Выглядит это, честно говоря, не очень красиво, но Принцесса отомстила ей тем, что так и не умерла 
Очень своеобразно выглядело их примирение с Конде, который тоже к ней переменился. Теперь они оба смеялись над своей обоюдной ненавистью: "Когда я узнал, что вы заболели оспой, я обрадовался тому, что теперь вы будете рябая (это ответ на гранату, наверное)". - "А я мечтала, чтобы вы не вышли из тюрьмы и вообще желала вам всяческого зла". Окружающие слушали и офигевали.
А потом случилось так, что Гастону стало нужно ехать в Орлеан, к которому подступали роялисты с Мазарини, и переманить город на сторону Фронды. Но это была слишком ответственная для него задача, и он начал, в обычной своей манере, всячески юлить, чтобы не ехать. Все уже были знакомы с его повадками, поэтому, когда речь зашла о том, чтобы поехала вместо него Мадемуазель, все начальники Фронды, в первую очередь Конде, это горячо поддержали. И Мадемуазель ринулась вперед, полная честолюбия и желания услужить папочке.
О том, как она брала Орлеан, я читала и раньше, этот кусок переводился на русский и много раз пересказывался историками, но упорство она проявила просто поразительное, не говоря уже о храбрости. Для нее просто не существовало слова "невозможно". Чего я не знала, что параллельно она не только проводила военные советы, принимая решения, которые потом вполне одобрял Конде, но и разнимала Немура с Бофором. Первый был женат на сестре второго, но при этом они постоянно ссорились, выясняя, кто из них круче, причем, со слов Мадемуазель, виноват всегда был Немур, а Бофор только отбивался. В конце концов это закончилось тем, что Бофор убил Немура на дуэли, и это очень плохо сказалось на деле Фронды, но это было уже позже, а сейчас, под Орлеаном, ей приходилось буквально растаскивать их и по очереди выводить во двор подышать (потому что свои срачи и даже схватки они устраивали на советах). Бофор поддавался ее увещеваниям, а Немур - не очень. Кстати. Бофор поначалу пытался что-то там вякать, оспаривая полномочия Мадемуазель, но она его быстро поставила на место.
Гастон прислал ей восторженное письмо, отчего она была на седьмом небе от счастья: "ПАПА ПОХВАЛИЛ!" - с той самой известной припиской, мол, пусть за тебя пишут секретари, сама знаешь почему. Потому что почерк у нее был не лучше, чем у Филиппа. Это письмо еще всплывет потом.
Но триумфы триумфами, а сидеть в Орлеане было скучно. Она развлекалась тем, что приказывала задерживать всех курьеров и читала письма - некоторые и правда касались дела, но большинство были просто семейными и даже любовными. Попадались очень забавные, говорит она и добавляет, как бы извиняясь: "Но мне просто нечего было больше делать".
Итак, она вернулась обратно в Париж, чем папа был недоволен, и затем последовало великое сражение в Сент-Антуанском предместье, которое тоже описано везде, где только можно, а также экранизировано не раз. В фильме "Король-дитя" все очень достоверно, кстати, кроме образа Мадемуазель. Гастон, разумеется, сказался больным и передал Мадемуазель все полномочия. Она очень эпично описывает сражение в Сент-Антуанском предместье и невероятный героизм Конде. Вот правда, это был идеальный муж для нее, если бы Принцесса таки умерла и они поженились, Конде стопудово воссел бы на трон. Но вот что характерно - хотя этот брак был выгоден для него во всех отношениях, хотя он терпеть не мог свою жену, хотя, по общему мнению, не отличался особой щепетильностью, он и не подумал организовать какой-нибудь несчастный случай.
Была еще совершенно феминистская история с герцогом Карлом Лотарингским, который в какой-то момент решил вписаться во Фронду, но поразил всех не только своей ненадежностью, но и деревенскими манерами. Он отказывался обсуждать дела с женщинами, а также с аббатами, в том числе с Мадемуазель и кардиналом де Рецем. "С женщинами нужно танцевать, а с аббатами молиться". Ее, с которой советовался Конде, это оскорбило до глубины души. Но в следующий приезд он уже понял свою ошибку и носился с ней, как с писаной торбой, что ей страшно льстило. Он ведь был "человек ее ранга", какой-никакой, а суверен.
Мадемуазель терпеть не могла мадам де Монбазон, любовницу Бофора, но особенно Шатийон - любовницу Конде, понятно почему, и не упускала случая продемонстрировать это обеим. Как-то герцог Лотарингский пригласил Мадемуазель на обед, куда-то за город, где он стоял со своей армией, и эти две особы тоже возжелали поехать, потому что их любовники будут там, но Мадемуазель отказала им под тем предлогом, что у нее в карете мест нет (она брала своих дам). (А мест в карете, кстати, девять, три сиденья, что ли?) Но на самом деле места были, потому что две дамы отказались якобы в последний момент, но очень уж похоже на изящную подставу. Мадемуазель еще и не преминула на обеде об этом рассказать, от чего Конде слегка перекосило, а герцог Лотарингский отвел ее в сторону и сказал: "Очень хорошо, что вы их не взяли, потому что мои немцы - люди простые и принимают этих особ за то, что они есть".
А Фронда тем временем захлебнулась и сошла на нет. Такое ощущение, что ее конец стал для Мадемуазель такой же неожиданностью, как и ее начало, - она и правда не очень вникала в дела, будучи тактиком, а не стратегом, как и в течение всей жизни. Новость о том, что король вот-вот въедет в Париж, застала ее врасплох. Король прислал ей письмо с просьбой освободить Тюильри для его брата. Он предложил ей переместиться в Арсенал, что она нашла неприемлемым, и помчалась к папочке. Гастон повел себя как обычно, то есть немедленно ее кинул. Он сказал, что в Люксембургском отеле, где он остановился, для нее нет места. Ей пришлось поселиться у свекрови мадам де Фиеск, своей бывшей гувернантки и теперешней фрейлины, чему свекровь была нифига не рада. Пошли слухи о том, что Мадемуазель хотят арестовать. Она опять побежала к папе, а тот сказал: "А зачем нужно было строить из себя героиню? Ладно еще в Орлеане, но Сент-Антуан и пушки Бастилии - это был уже финиш". Та, конечно, возмутилась и напомнила о письме, в котором он одобрял все ее действия, и о том, что у нее есть доказательства того, что и в Сент-Антуане она действовала по его приказу. Гастона таким было, впрочем, не пронять. Но это был еще не конец его подлости.
В итоге Мадемуазель пришлось покинуть Париж и уехать в Сен-Фаржо, который она выбрала сама для своей ссылки, потому что оттуда было рукой подать до все еще воюющего Конде. Он теперь остался ее единственным защитником. Он в письмах подтверждал то, что остается на ее стороне, но в сущности ничего не мог для нее сделать.
Когда она приехала в Сен-Фаржо, замок был совершенно заброшен, во дворе росла трава по колено. Она села в какой-то грязной комнате со своими двумя дамами, последовавшими за ней в изгнание, и заплакала. Гастон был сослан в Блуа, но не хотел ее принимать там больше, чем несколько дней, да она и боялась ехать.
Постепенно все как-то наладилось, замок обустроили, она ездила на охоту, привечала труппу комедиантов (не знаю каких), развлекалась как могла. Но тут Гастон проявил всю мерзость своей натуры по полной программе: он вознамерился отобрать у нее ее огромное богатство и отдать своим дочерям от второго брака. Он прислал ей официальный иск. Мадемуазель впала в ахуй, но даже в этом состоянии она была в сто раз умнее своего папаши. Посредницей она выбрала "ту свою бабушку, которая не королева" - герцогиню де Гиз. Она, с одной стороны, была ее бабкой, а с другой - принадлежала к Лотарингскому дому, как и вторая жена Гастона. Этот момент выбрал Мазарини, чтобы написать Мадемуазель: "Бросай свою переписку с Конде, а мы за это не станем помогать Гастону" Она сказала: Ок, и оба сдержали свое слово. Генриетта-Мария Английская тоже воспользовалась случаем и снова принялась сватать ее за Карла: "Вы так страдаете, потому что у вас мужа нет. Был бы муж, он бы вас защитил от папаши". Тем временем Гастон подкупил фрейлин Мадемуазель - графиню де Фиеск и де Фронтенак, те ее натурально предали. До того они ее достали своим нытьем о том, как им скучно в Сен-Фаржо; они читали "Газетт" с описаниями празднеств вПариже и выли целыми днями. Как будто Мадемуазель не скучала по увеселениям! Этим дамам разрешили вернуться в Париж, и они показали Мазарини сфабрикованное ими завещание Мадемуазель, в котором она якобы отписывала все свои богатства Конде. Словом, дамазель была в дистрессе, и никто не рвался ее спасать.
Но потом все стало хорошо! Бабушка де Гиз порешала все дела в ее пользу (хотя и не совсем, но Гастон проиграл больше и был в ярости), Мазарини не поверил интриганкам, король решил с ней помириться. И она рванула ко двору.
Период до второй ссылки, 1658-1662
Если первый том мемуаров был посвящен ратным подвигам, то второй - церемониалу и этикету, тому, что называется pas - буквально "шаг", кто за кем должен следовать на всяких церемониях, где сидеть, кому отдавать визиты, какова длина шлейфа у принцесс и т.д. Мадемуазель мгновенно становится одержима этим, но, что характерно, Филипп одержим этим не меньше. В каждый скандал, ссору и заминку, касающуюся этикета, которую она описывает, непременно каким-то образом оказывается втянут он; здесь она действительно нашла родственную душу. Нет, они ни в коем случае не нарушают этикет по отношению друг к другу, это вообще немыслимо для них, но обычно речь идет о третьих лицах, а они занимают чью-нибудь сторону в споре, и не всегда одну и ту же.
Еще до возвращения Мадемуазель возник проект ее замужества с Месье. Когда он попросил брата выделить ему аппанаж, король сказал: "Я тебя женю на кузине, она богатая". Поэтому-то и проиграл Гастон: король решил, что ее деньги лучше пригодятся в его хозяйстве, чем в Гастоновом. И Филипп начал зариться на ее бабло, и не скрывал этого. "Где же мы поселим Мадемуазель, у нее же огромная свита!" Королева сказала, что не такая уж огромная была раньше, а сейчас так уж точно. Но Месье не поверил: "У нее есть все, что ей нравится, она очень богата". Это все донесли Мадемуазель.
Что меня особенно зацепило, это то, в каком тоне король отзывался о своем брате и разговаривал с ним. Буквально каждая фраза, которую цитирует Мадемуазель, полна издевки. Это такой типичный случай соперничества сиблингов, что хоть в энциклопедии заноси. И из других мемуаров известно, что Филиппа это страшно бесило, он обижался, скандалил, требовал уважительного отношения к себе, но каждый, кто имеет брата/сестру, знает, что порой просто невозможно удержаться 
.
Выбравшись из ссылки, Мадемуазель поехала в Седан, возле которого тогда был король и велись военные действия. Ее ласково приняла Анна Австрийская, сразу же начав ей говорить, как она похожа на Филиппа, как у них много общего, ест например так же, как он, и фрейлины ей поддакивали. Тут прискакал король, весь грязный, королева даже не хотела пускать его в таком виде, но пришлось. "А где Месье?" - "Он едет за мной в карете, я не смог уговорить его ехать со мной верхом. И он тут не появится в неподобающем виде, он разодет со всем тщанием". Это еще ничего, но потом он стал рассказывать, что по пути сюда их карету обстреляли, но он лично бросился преследовать неприятеля, двоих убил, остальных порвал взял в плен. "А что делал ваш брат в это время?" - спросила королева. "В карете сидел, он был не обут, ахаха" (видимо, был в обуви, не подходящей для верховой езды). И это при предполагаемой невесте брата. Потом (забегая вперед), когда является сватовство из Савойи, они с принцем Савойским плачутся друг другу в жилетку, жалуясь на своих чересчур изнеженных братьев, неспособных командовать армиями (ха-ха). Далее, когда речь заходит уже о женитьбе Месье на Генриетте, Филипп начинает нервничать, мол, а вдруг не выйдет. Но король говорит: "Успокойся, она никому, кроме тебя, не нужна". И все в таком духе.
Мадемуазель над ним тоже слегка подшучивает; позже в Седане Месье заходит к ней и говорит: "Вы собираетесь к королеве, пойдемте вместе". Она ему: "Вы думаете, что говорите с маршалом Дюплесси?" (его гувернером) "Нет, - отвечает он, - у меня больше нет гувернера, я сам себе хозяин". Впрочем, Дюплесси назначили его камергером, что почти то же самое.
В Париже он продолжает ее навещать и натуральным образом очаровывает ее. Вообще, Филипп производил интересное впечатление на людей: сначала они восхищаются им: "Да это же милейший человек на свете!" - а потом как-то постепенно им все сильнее хочется его придушить. Эта эволюция происходит и с Мадемуазель тоже. Честно говоря, лень это все описывать в подробностях, потому что это все уже было триста раз пересказано: и их походы на балы, и ссора из-за его подружки м-ль Гордон (Гордон-Хантли), которая обошла Мадемуазель на балу, и ее очень откровенный разговор с кардиналом ("Не вы ли сделали его таким, так зачем теперь жалуетесь?"), и то, как Анна передумала их женить. Но к тому моменту Мадемуазель уже самой не очень хотелось.
О Генриетте Мадемуазель отзывается со сдержанной симпатией и очень осторожно выбирает выражения в том, что касается ее семейной жизни. Кстати, она упоминает об одной очень важной детали. В ноябре 1661 года, когда Генриетта возвращается в Тюильри из Фонтенбло и ее роман с де Гишем вспыхивает с новой силой (когда он ходит к ней, переодетый гадалкой), она была больна. Точнее, так написано у мадам де Лафайет - просто "больна". Но Мадемуазель пишет, что она буквально была при смерти, на нее было страшно смотреть и слушать ее кашель. Ей всего 17 лет, и большую часть из них она провела в нищете и забвении, неизвестно, сколько ей еще осталось; понятно ее желание взять от жизни все, пока есть возможность.
С Филиппом у Мадемуазель нейтрально-хорошие отношения, и он постоянно докладывает ей все придворные новости, которые она могла упустить. Например, когда у Марии-Терезы были трудные роды и она чуть не умерла; Филипп при этом присутствовал, а Мадемуазель нет. Его отчет - прекрасный образчик его трескотни: мол, собралась ужасная толпа, даже в то время, как ей давали причаститься, и ее священник упал в обморок, а Принц Конде и другие начали ржать, что очень расстроило королеву; а ребенок похож на карлика, которого Бофор привез из какой-то далекой южной страны, и он скорее всего не выживет, но королеве этого не сказали, и еще бла-бл-бла на полчаса. Когда Мадемуазель потом пришла навестить Марию-Терезу, та жаловалась ей примерно на то же самое, а еще на то, что Мадам Генриетта разоделась, как на бал.
Однако у Мадемуазель возникли свои проблемы. Людовик вздумал выдать ее за короля Португалии, и это была офигеть какая замечательная партия. Он был урод и маньяк, буквально бегал по улицам и убивал людей, у него был любовник-фаворит, который им рулил, и это не считая мамаши, которая и управляла всеми делами в королевстве. Но Людовик послал к Мадемуазель Тюренна, и с ним она разговаривала как с генералом: "Вы хотите сделать эту страну союзницей Франции, но Испания просто сметет ее войска в море, и я изведу все свое состояние в этих войнах и однако не преуспею. Нафига?Я не очень-то стремлюсь замуж, мне хорошо там, где я есть и кто я есть". На что Тюренн начал угрожать: "Люди здесь целиком зависят от короля, и он может сделать так, что вам станет плохо там, где вы есть, и так вплоть до тюрьмы". Она парировала в своем стиле: "Если бы вы были королем, я бы знала, что вам ответить, но вы не король". В итоге ей опять пришлось уехать в Сен-Фаржо, пока король ее снова не простил.
Мадемуазель и Лозен
Третий том читать невозможно, потому что там почти сразу возникает Лозен, и деваться от него становиться некуда. Лозен, Лозен, Лозен - читаешь и думаешь: "Да когда уже его отправят в Пиньероль, чтобы она начала опять замечать хоть что-то вокруг себя!" На самом деле это страшно: как весь мир сужается для нее в одну точку. Пропадают ее замечательные, ярчайшие описания людей и событий, местности, в которой она живет или проезжает мимо, нет ничего, кроме Лозена, бесконечных диалогов с ним или о нем. Это действительно выглядит как душевная болезнь, как деградация.
Все мы тут любители отношений, теоретически могут найтись и шипперы Мадемуазель/Лозен, но изнутри-то это выглядит ужасно, и это заставило меня подумать: а как насчет одержимости Филиппа де Лорреном? Это ведь тоже ни фига не красиво, наверное. Понятно, что произошло с Мадемуазель: ей просто некуда стало прилагать свои душевные силы. Когда читаешь общие фразы вроде "Людовик собрал вокруг себя аристократов и заставил их соревноваться друг с другом за королевские милости, часто весьма эфемерные, вместо того чтобы фрондерстовать", - это одно, но когда видишь иллюстрацию этому в лице Мадемуазель, это совсем другое. К концу чтения меня как будто покусал Сен-Симон, я возненавидела - нет, не Лозена, а короля, который в своем стремлении к порядку уничтожал все ростки живого. Мадемуазель нельзя было победить в честном бою, но ее сломали эти крысиные гонки, а Лозен был уже просто паразитом, присосавшимся к больному телу. А Филипп? Его же крутили в бараний рог с самого рождения, и не был ли де Лоррен его Лозеном?
Тут, правда, есть один нюанс. Сущность игры, которую затевал Людовик со своими придворными, заключалась в том, что двор был невыразимо привлекателен, он был великолепен, ничего равного ему в Европе не было. Та же Мадемуазель могла бы выйти за какого-нибудь итальянского или немецкого герцога и рулить в его княжестве, но она не хотела рулить нигде, кроме Франции. Ну разве что на императрицу согласилась бы, и то... А это вот очарование двора было в немалой степени, даже в наибольшей степени заслугой Месье. Об этом говорит даже Сен-Симон, отнюдь не его поклонник. Свой вклад вносили сначала графиня де Суассон, потом Генриетта, потом Монтеспан, но Филипп был стержнем, на котором все держалось, в том числе и эти pas - он же был главным экспертом по этикету и генеалогии. То есть он был не только актером, но и помощником режиссера. Говорят, что Людовик придумал гламур и консьюмеризм, но он их не придумал, а позаимствовал у брата. Фактически Филипп был его королевой (нет, я не про бурбонцест), душой двора, и все, что там происходило, вполне соответствовало его натуре. Проще говоря, он вел ту жизнь, для которой был рожден, а вот Мадемуазель - нет.
Итак, в голове у нее один Лозен, и проблемы в семье Филиппа она начинает замечать только тогда, когда там ощутимо запахло пиздецом, т.е. после воцарения де Лоррена. Но она пишет, что не пожелала занимать чью-либо сторону и быть арбитром тех глупостей, которые натворили обе стороны. Арест де Лоррена и последующее буйство ФЙилиппа ее шокируют, но очень видно, как она старается держаться от этого подальше. Былая мощь просыпается в ней в день смерти Генриетты, когда королева мнется как дитя и в отсутствие короля не знает, ехать ей или не ехать в Сен-Клу. В какой-то момент Мадемуазель готова схватить ее за шкирку и запихнуть в карету, но тут появляется Людовик и все вместе едут в Сен-Клу.
Затем она тратит много сил на то, чтобы отбиться от брака с Месье. Вот что она говорит королю, когда он торопит ее с подписанием контракта : "Сир, Месье не женится без разрешения де Лоррена, а если он таковое не даст и уже объявленный брак из-за этого расстроится, то выйдет конфуз". Затроллила она его знатно,и потом продолжала тянуть и отговариваться (тем более что Месье во всеуслышание заявлял, что хочет ее деньги для своей дочери, что было уже несколько чересчур). Король ей говорил: "Не бойтесь де Лоррена, он никогда не вернется из ссылки, на это есть не одна причина". Но Мадемуазель продолжала упорствовать, и в итоге король от нее отстал, а Филипп на нее очень разозлился.
И опять начинается один сплошной Лозен - боже, если она задолбала им меня, то как же страдали окружающие! Существует мнение, что ее брак с Лозеном расстроил Месье, но она его в этом не обвиняет. За последующими перипетиями она только вскользь упоминает о втором браке Филиппа (и о том, что одна из немецких фрейлин Лизелотты была вскоре отослана из-за того, что в нее якобы влюбился Месье), и после этого он почти навсегда исчезает из ее внимания. Ей не до него - она спасает Лозена! Заплатив за его освобождение очень много, она в итоге получает его - чтобы тут же раскаяться в этом. Нет никакого желания пересказывать эту мерзкую историю, кроме одного момента. Лозен ведет себя как свинья, требует все больше и больше, в частности замечает: "Я должен командовать в вашем доме, как де Лоррен в доме Месье, я пригляжу, чтобы вам лучше служили, и экипаж у меня должен быть побогаче. Вы должны позволить мне представлять вам людей и советоваться только со мной по всем денежным вопросам, потому что я разберусь с ними лучше, чем кто-либо в вашем хозяйстве". Мадемуазель рассмеялась ему в лицо: "Да вы же сами ругали Месье за то, что он позволяет так собой управлять, и теперь хотите, чтобы я совершила ту же ошибку? Хорошенькое будет дело, если я, когда у меня возникнет нужда в деньгах, вынуждена буду обращаться за ними к вам!"
Короче говоря, разочаровалась она в Лозене, и на этом конец мемуаров. Мадемуазель - все.
-
-
29.04.2016 в 20:39Я, конечно, это всё по-французски читала. И хочется, конечно же, поболтать - обожаю Мадемуазель, больше всего - именно в первой части её Мемуаров. Потрясающая всё-таки женщина была!)))
Кстати, про Гастона я давно мылилась пост написать, прям руки чесались - как раз из-за этого эпизода, когда родная дочь металась по городу, а он её от себя отпихивал: ни в доме переночевать, ни вместе с ним и под защитой его людей выехать из Парижа... Ничего, никакой поддержки, лишь бы своя шкура цела была! Если не путаю, кажется, это де Рец про Гастона писал, что у него в итоге сложилась такая репутация, что о нём задавались вопросом не "предаст ли он", а "когда он предаст?". А во время Фронды принцев 12-летний Луи однажды не выдержал и тоже влепил дядюшке в лоб: вы, мол, дядя, уже решили, чью сторону принять - мою или принцев? Тот, конечно, заверил, что племянника-короля - и тут же перебежал в противоположный лагерь.
Вообще много чего хочу обсудить, поточить зубки! Только не прямо щас, дел много перед праздником.((( Но я в этот пост ещё обязательно загляну!
-
-
29.04.2016 в 21:13Гастон такой гнусный, просто эталонный мерзавец ) Да, это шокирует: и то, как он ее в Париже отвергал, и как потом травил. Но хорошо хотя бы то, что с такой репутацией у него шансов не было в борьбе с Мадемуазель: его никто не стал поддерживать. Конечно, лучше иметь дело с ней, она точно не кинет.
Заглядывайте, заглядывайте, я готова на эту тему болтать часами )
-
-
03.05.2016 в 13:03"Когда я узнал, что вы заболели оспой, я обрадовался тому, что теперь вы будете рябая (это ответ на гранату, наверное)". - "А я мечтала, чтобы вы не вышли из тюрьмы и вообще желала вам всяческого зла".
Какая романтика )))
Филиппа это страшно бесило, он обижался, скандалил, требовал уважительного отношения к себе, но каждый, кто имеет брата/сестру, знает, что порой просто невозможно удержаться
Я где-то читала, что он именно поэтому был таким фанатом этикета - Людовик мог над ним издеваться как хотел, но все-таки обязан был оказывать ему все почести согласно этикету.
-
-
03.05.2016 в 13:16Какая романтика )))
Я теперь шипперю Конде/Мадемуазель ). Господи, ну почему он не избавился от своей жены, она же еще и с приветом была, мать ее вообще сумасшедшая, и детей таких же рожала. Понятно, что он с адьютантами утешался, но как же политика, как же род? Грустно.
именно поэтому был таким фанатом этикета
Возможно. Я, кстати, думаю, что этот презрительный тон у Людовика перенял де Гиш, а затем Генриетта. Ну, король ржет над братцем, почему им нельзя.
-
-
03.05.2016 в 13:30А вот про этикет... Давно хотела сформулировать, даже пост мылилась написать, а после перегорела как-то. У меня тоже ощущение, что Луи это спецом делал. Да ещё оч и оч избирательно! Он никогда не обижал, не унижал и не подкалывал Филиппа, что называется, при широкой публике - толпа народу, церемонии, то-сё... Но всё, что я читала об этом, показывает, во-первых, их детское соперничество - обычное такое, какое между братьями и бывает. Второе - всё-таки на самом деле нетипичное детство в королевской семье, Фронда эта, нужда, драные простыни и тд; отсюда такие близкие отношения, настоящая братская любовь. И третье - привет от скотины Гастона Орлеанского! Дядюшка и тут нагадил. Луи всю жизнь боялся, как бы история не повторилась, хотя и должен был лучше всех понимать, что братик Филипп - отнюдь не Гастон. Но ничего, наверно, не мог с собой поделать, это инстинктом изнутри вылезало. И в итоге - подчёркнутое уважение на людях, но... Но вот именно среди своих, в самом-самом ближнем кругу - родные, министры его - все те, кто живут рядом и действуют активно в придворной жизни и в политике, те, кто могли бы при случае принять сторону Филиппа, если тому придёт в голову выступить против брата (как вечно было с Гастоном)... Вот именно эти люди ближнего круга должны были знать-понимать-наизусть затвердить, что смысла связываться с Филиппом нет - он для того слишком мелко плавает: рюшечки-бантики-наряды, ничего серьёзного, полагаться на Филиппа нельзя. Мне кажется, именно потому и шли все эти мелкие уколы, притом ещё более болезненные, что среди своих. И "подите, братик, мы тут государственными делами занимаемся!", и - как раз Мадемуазель было сказано: вот увидите, завтра Филипп притащится в тааааком длинном шлейфе, обрадовавшись поводу нацепить обновку по случаю траура... И много-много подобных шпилек. А всё это уколы по самолюбию и в пику достоинству Месьё и плюс рисуют в глазах важных для Луи людей очень чёткий образ его младшего брата.
А вот когда какие-то послы (нашла это в мемуарах одного дипломата) не выразили Филиппу положенного - шляпы не сняли, поклонились не так и тп., так Людовик их спецом вызвал к себе, отчитал и заставил явиться заново к Филиппу и все положенные дипломатические антраша проделать. Со шляпами, поклонами, подскоками.
-
-
03.05.2016 в 13:53да, мне так тоже показалось, очень напомнило собственные отношения с сестрой )
всё-таки на самом деле нетипичное детство в королевской семье
И это тоже заметила. Тут еще и Анна, мне кажется, сыграла свою роль: поздние, по-настоящему любимые детки, которые ее фактически спасли от монастыря или чего похуже, она их искренне обожала и много ими занималась, как для королевы.
Гастоша сволочь )))
Людовик их спецом вызвал к себе, отчитал и заставил явиться заново к Филиппу и все положенные дипломатические антраша проделать.
ну хоть какое-то утешение)
-
-
03.05.2016 в 14:15ReNne, очень интересная мысль.
На самом деле, меня больше всего в отношениях между братьями трогает то, что все считали Филиппа ни на что не способным ничтожеством, и только Людовик всю жизнь верил (пусть и инстинктивно), что потенциал в нем все-таки есть, и он может что-то такое выкинуть )))
-
-
03.05.2016 в 15:39да, это трогательно )))
-
-
03.05.2016 в 17:33Гастоша сволочь ))) - патентованная!
julia.pendleton, julia.pendleton, меня больше всего в отношениях между братьями трогает то, что все считали Филиппа ни на что не способным ничтожеством, и только Людовик всю жизнь верил (пусть и инстинктивно), что потенциал в нем все-таки есть - а мне вот совершенно не кажется, что при жизни Филиппа считали "ничтожеством". Ну, не вижу я этого в документах эпохи! Его наклонности к красавцем-миньонам знали, видели - это да. Его любовь к нарядам-драгоценностям и прочей мишуре - да. Но, справедливости ради, Луи тож не в рубище ходил, и дворцы строил, и камни,тряпки покупал, и на любовниц швырял деньги и титулы. Филичка хотя бы бастардов от Лоррена уж никак родить не мог!
Мне лично кажется, что версия "ничтожества", которое в женских тряпках всё время, мушках, слезах, истериках и обмороках, это идёт от авторов 19 века, с его лицемерием и ханжеством. А когда Филипп жил, к нему так не относились.
Что касается грубости Гиша и "презрительного тона", его и якобы Генриетты, то чёрт его знает? У нас сведений-то маловато. Конечно, в сердцах они наверняка ругались. Но вот у Мадемуазель есть, как Гиш себя паршиво вёл с собственной женой, например. Небольшой там эпизод, но он есть. А про Гиша и Филиппа пишет мадам де Лафайет, откуда у нас основная инфа про него и берётся. Но это ведь ангажированная вещь, она написана по заказу Генриетты, под её диктовку почти и под её редакцией. И можно быть железно уверенным в одном: там выгораживают прежде всего Генриетту и короля.
А я вот видела, как Генриетта с Филиппом вполне себе действовали сообща, как супругам и положено; например, в истории с дуэлью, когда Филипп заступался за участвовавших в ней дворян. И они вместе с женой писали её брату письма с просьбой принять и приютить у себя в Англии временно беднягу-дуэлянта. Они не всё время жили как кошка с собакой, имхо, и только и делали, что каждый со своими воздыхателями разбирались. И честно говоря, я думаю, что браку Филиппа с Генриеттой больше всего Людовик и мешал. Сначала откровенный флирт с невесткой, а позже - опала шевалье (в которой Филипп считал заинтересованной, что справедливо, Генриетту - и виноватой, а это, думаю, не совсем верно). И главное, король Генриетту использовал в государственных делах, а брата всё время от них отодвигал. Я думаю, Филипп очень сильно ревновал! И к тому, что она играет роль в политике, а ему всё запрещают; и к её влиянию на брата, к их отношениям. Эгоистично так - жена отнимала у него брата.
-
-
03.05.2016 в 18:08Я на это давно обратила внимания: что историки 19 века из него такого карикатурного гея в боа и перьях лепят, что поневоле начинаешь сомневаться.
И еще эта фраза у Сен-Симона: "Поговаривали, что он слегка румянился". Это все, что нам следует знать о макияже Месье. Филипп, размалеванный, как шлюха, - это плод больного воображения, а сколько раз уже я это видела в кино!
-
-
03.05.2016 в 18:51в истории с дуэлью
А где про это можно почитать?
-
-
03.05.2016 в 19:16