читать дальше- Хотя кампанию Тюренна против Монтекукколли правильно называют триумфом стратегии, Голландия таки еще не была завоевана, а зима прошла.
- В апреле К. сменил Люксембурга во главе «армии Голландии». В его задачи входило сдерживать голландские войска, пока король с 32 тысячами войска будет осаждать Маастрихт.
- Осада шла под руководством Вобана, 1 июля Маастрихт капитулировал, король вернулся в Париж пожинать лавры.
- Тем временем Тюренн опять тягался с Монтекукколли на границе, и на этот раз его переиграли. В итоге преимущество в этой кампании осталось за голландцами. Французы слишком рассеяли свои войска, К. отчаянно не хватало людей, и он писал, что «закончил кампанию так же, как и начал, не делая ничего».
- Осенью 1673 года он пишет, что никаких подкреплений не поступает, потому он проводит время на балах, делая визиты и т.д. - это в Лилле, а потом ему пришлось переместиться в городок поменьше, где и таких развлечений не было, так что он помирал от скуки.
- Тем временем принц Оранский с испанским подкреплением вернул себе Наарден (11 сентября), Рюйтер прогнал англичан на море, а еще голландцы должны были вот-вот соединиться со своими немецкими союзниками.
- Виноваты в этом были Людовик и Лувуа: изначальный план кампании был неудачный, а потом они еще посылали противоречивые и бесполезные приказы К. и Тюренну.
- Цитируется письмо военному министру в стиле «ядовитенький Тюренн»: мол, не надо посылать такие подробные инструкции с такого большого расстояния, ибо выполнить их все равно невозможно, и только зря тратится время короля.
- Осенью 1673 года Лувуа пришлось неохотно признать, что война идет уже не в Голландии, а на германской границе, и чтобы оказать там адекватное сопротивление, придется пожертвовать завоеванными провинциями.
- 22 сентября французской армии был отдан приказ отступить из Голландии. Из завоеванных городов себе оставили только 9, включая Маастрихт и города на Рейне.
- К. в этом участия не принимал, т.к. здоровье его опять подвело, и король велел ему передать командование Бельфону.
- Весной 1674 года из всех прежних союзников у Франции оставалась только Швеция. Противники же сформировали две мощные армии. Одна угрожала вторгнуться с востока в Эльзас, а другая с севера, из Фландрии. В связи с этой опасностью пришлось оставить города на Рейне, но король компенсировал это вторым и таким же молниеносным завоеванием Франш-Конте.
- К. наконец выздоровел настолько, что смог принять командование на северной границе. Во главе 24-тысячной армии он двинулся от Турне к Маасу, где Бельфону на пятки наступали враги.
- Несколько недель прошли в неуверенности. Сначала Лувуа сказал, что король, как только завоюет Франш-Конте, присоединится к К., и вместе они затеют какую-нибудь осаду, которые король предпочитал генеральным сражениям.
- Но К. знал, что это присутствие короля в армии - сплошная показуха, от него один вред. И он использовал все свои способности к дипломатии, чтобы доказать, что тут негде с осадами развернуться, а еще слишком опасно для короля. И тот не приехал.
- К тому времени противник сосредоточил в Нидерландах мощные силы, которым К. должен был противостоять. Июнь и июль он провел в маневрах, а на него продолжали сыпаться противоречивые приказы Лувуа. К. критиковали за бездействие, но у него было слишком мало войск для генерального сражения.
- План, на котором он настоял, заключался в том, чтобы занять главную дорогу между Нивелем и Шарлеруа, откуда можно будет двинуться в любую сторону, чтобы не позволить врагу пересечь границу в Шампани.
- К концу июля противник собрал, вместе с подкреплениями от имперцев, 60 тыс. войска, а у К. было на тот момент 45, с подкреплениями из Франш-Конте. Его генерал-лейтенантами были Люксембург, Фуриль, Навай, Рошфор и Энгиен (а еще из Франш-Конте явился шевалье, но он нигде в реляциях и мемуарах не упоминается. Забегая вперед, о спасении принца Оранского при Сенефе кем бы то ни было французские источники тоже молчат.)
- У его противника командующими были два опытных военачальника, граф де Суше, гугенот-перебежчик к австрийцам, и маркиз д'Ассентар, испанец. Выше них, в соответствии со своим рангом, стоял принц Оранский, который был немногим старше и опытнее, чем К. при Рокруа. Оранского распирало от желания дать свою первую битву К. (для которого она станет последней). Однако Оранский прекрасно сознавал свою неопытность и очень жалел, что до того хотя бы пару лет не послужил под началом К.
- К. занял позицию на возвышенности в десяти милях к северо-востоку от Шарлеруа, откуда шли обозы. Его войска занимали три деревни. Главный лагерь был расположен на выступе холма, у подножия которого текла река, по лесистой и болотистой местности. 60 единиц артиллерии защищали лагерь со всех сторон.
- Перед его противником стояли две альтернативы: 1) атаковать лагерь К. В случае успеха всякое сопротивление в Нидерландах закончилось бы. 2) обойти его и попытаться быстро добраться до границы. Поскольку позиция К. выглядела очень сильной, выбрали второе.
- Так они и маршировали, оставив лагерь К. в тылу, до 10 августа, в таком порядке: 2000 авангарда полного интернационала, дальше шли имперцы, потом голландцы, затем испанцы. В арьергарде - 6 тыс. кавалерии, тоже интернациональной, и три голландских пехотных батальона под командованием принца Водемона, внебрачного сына герцога Карла Лотарингского. Каждый дивизион шел тремя колоннами: пехота в центре, на главной дороге, кавалерия слева, обозы справа, и трудновато им было продираться сквозь леса.
- К. отлично знал обо всем этом движении, разведчики у него были хорошие, и он был готов как нападать, так и защищаться. Но со своими силами он мог атаковать только арьергард, со всей армией связываться было рискованно.
- 11 августа, за два часа до рассвета, К. сообщили, что противник, после остановки у Сенефа, двинулся дальше к границе (именно во время этой остановки принца Оранского окончательно убедили не атаковать лагерь К.) Друзья говорили, что перспектива сражения всегда действовала на него лучше всяких лекарств Бурдело. Весь предыдущий день он провел в седле и опять в него вскочил, хотя ботфорты стали для него пыточным орудием, так что он вынужден был их скинуть и отправиться в битву в шелковых чулках и тапочках.
- Однако он был не в духе, и даже его любимчику Люксембургу досталось за какое-то неуместное предложение. Ходить ему было трудно, и все лезли к нему с предложениями о помощи, и он, взорвавшись, послал всех подальше. Чтобы доказать, что он не инвалид, К. прошел один 200-300 ярдов, на чем и успокоился, и настроение у него улучшилось, и он уже жалел, что орал на людей ни за что.
- Видимо, примерно в это время юный волонтер Эктор де Виллар впервые привлек внимание К., показав свои способности, которые в дальнейшем принесут ему много славы.
- Как пишет Годли, «Виллар боялся звука своего голоса так же мало, как боялся врага». И когда некоторые опытные воины приняли движение кавалерии Водемона за отступление, он, хотя его никто не спрашивал, выкрикнул: «Они не отступают, они перестраиваются для марша!» (эпизод, честно спизженный мной для «Истинной истории…») «Кто вам это сказал, молодой человек?» - спросил К. Виллар, сохраняя полное самообладание, дал развернутый и верный ответ.
- Действительно, Водемон, предупрежденный о приближении врага, занял позицию возле Сенефа, чтобы отразить его. А еще через пару часов, когда К. возглавил эскадроны, Виллар воскликнул: «Теперь я вижу то, что мечтал увидеть всегда, - Великий Конде с мечом в руке!» (Как тут обойтись без пошлых шуток про меч Конде.)
- В 4 утра 11 августа 1674 года К. отдал приказы перед первой схваткой из четырех, которые известны под общим названием «битва при Сенефе». Монталь возглавил пехоту, в лагерь были посланы указания - пересечь реку и ждать дальнейших распоряжений. Фуриль с 8 тыс. кавалерии должен был пересечь Сомму и напасть на обозы, которые еще не добрались до Сенефа. Сен-Клера послали отвлекать авангард противника.
- Возле Белля К. обозрел неровную, пересеченную, поросшую подлеском местность, простиравшуюся от Сенефа к городку Фэй на 4-5 миль. Фэй, стоявший на плато, окружали сады и возделанные поля, в миле к северу было аббатство Св. Николая, скрытое деревьями. Сенеф, который лежал между параллельными дорогой и Соммой, стал первой точкой атаки.
- Водемон собрал свою пехоту в приходской церкви, кавалерию построил в три линии на левом (дальнем от К.) берегу Соммы.
- Но К. не спешил атаковать, он хотел, чтобы вражеская армия отошла подальше от своего арьергарда. То есть в этот момент он еще вполне думал головой. Только в 10 утра Монталь, стоявший под прикрытием возвышенности у моста Сенефа, получил сигнал к атаке. Водемон хотел разрушить мосты через Сомму, но не успел.
- Атаку пехоты прикрывали 6 легких пушек с правого берега реки. В это же время К. пересек реку по другому мосту, ниже Сенефа, чтобы атаковать вражескую кавалерию, с ним было 2000 всадников гвардии «Дома короля».
- Схватка в деревне была короткой, но яростной. Голландский батальон, державший церковь, был уничтожен до последнего человека, но сдаться и не пытался. Через час французы заняли Сенеф.
- Так же удачна была кавалерийская атака, хотя французов было меньше, но это были отборные войска с такими же командирами. К тому же вовремя подоспел Фуриль, справившийся со своей задачей. И кавалерия Водемона бежала к основной испанской армии.
- Т.е. с арьергардом было покончено, но, пишет Годли, «тигр только попробовал крови».
- Около полудня все командиры противника узнали о случившемся. Суше, как и рассчитывал К., был слишком занят с теми, кого он послал отвлекать авангард. Принц Оранский велел Суше вернуться, но старый ветеран не очень доверял неопытному командующему и хотя и повиновался, но медленно и неохотно.
- Оранский также послал подкрепления Ассентару, который должен был стать следующей жертвой «тигра», а сам занял позицию возле аббатства Св. Николая.
- Ассентар вывел свои силы на относительно ровную местность, протянувшуюся от замка Scailmont к ферме Ла Кур-о-Буа, пехота - в замке, кавалерия - в тылу.
- К. не стал преследовать кавалерию Водемона, лишь медленно двигался по следам врага по пересеченной местности. Только в миле от замка он увидел позицию Ассентара. Между ними лежали сады, через которые кавалерия не могла атаковать. Но зато к этому моменту в распоряжении К. уже была вся его собственная пехота, подошедшая из лагеря.
- И всю ее он бросил в бой, а кавалерия, которую справа вел Люксембург, а слева К., должна была окружить позицию врага. Эта схватка была жестче, чем предыдущая, хотя тоже длилась недолго. Испанцы оказали серьезное сопротивление, но вынуждены были отступить к аббатству. Ассентар, смертельно раненый, был взят в плен и умер через несколько дней.
- Аббатство, где принц Оранский ждал атаки К., лежало в миле к западу от замка Scailmont, вновь-таки в окружении садов, которые давали такую же защиту, как виноградники Фрайбурга.
- Аббатство было построено на пологом склоне холма, и основные голландские силы встали выше него. Французы уже начали уставать, но нельзя было терять ни минуты, пока не вернулся Суше.
- К. здесь выбрал тот же план атаки, что и раньше: пехота в центре, Люксембург справа, Фуриль слева. Для Люксембурга задача оказалась простой: он нашел только голландские обозы. Слева вышло посложнее: на пологом лесистом склоне выстроилась пехота, готовая к бою.
- Фуриль спросил К., не подождать ли свежие эскадроны из лагеря. И второй раз за день К. впал в ярость (усиленной подагрой): «Вам больше нравится разговаривать, чем сражаться. Но мне некогда вас слушать. Я приказал вам атаковать, вы обязаны подчиниться!»
- Фуриль, не сказав ни слова в свое оправдание, тут же повиновался, а за ним следовал К. со второй линией, и они просто снесли голландцев с холма. Голландская пехота в центре тоже была смята, хотя и не с первого раза.
- Однако ж французы заплатили за эту победу большими потерями, и в числе павших был Фуриль. Когда его выносили с поля боя, он сказал, что хочет одного: прожить еще несколько часов, «чтобы увидеть, как этот (непечатный эпитет) будет выпутываться из передряги, в которую сам себя загнал».
- Действительно, уже через час принц Оранский, выбитый из аббатства, собрал свои войска и занял даже более сильную позицию на холме возле Фэя. Суше должен был вот-вот подойти, и даже К. не мог всерьез рассчитывать победить настолько превосходящие силы противника. (Но Остапа уже понесло.)
- Критики спорят, стоило ли ему отходить после первой или после третьей атаки, но все согласны, что четвертая была предпринято напрасно. Похожие упреки он получал и за Фрайбург, и тогда его оправданием была молодость, а сейчас, наверное, сознание того, что это его последняя битва. И ему хотелось завершить свою карьеру победой - любой ценой. (Ну либо умереть здесь, в бою.)
- Три раза за этот день он водил свои войска в атаку, и казалось, что никто не может ему противостоять. Хотя каждая схватка давалась тяжелее предыдущей, он их все выиграл. Сейчас, перед Фэем, он колебался так же мало, как и в прошлый раз.
- Люксембург так и шел справа, слева теперь был Навай, а в центре К. приготовился сам повести пехоту. Подошедшие подкрепления сразу пошли в дело. Они были не такими уж свежими, т.к. маршировали целый день по жаре.
- У Люксембурга было 16 эскадронов и два батальона полка «Пикардия». У Навая 18 эскадронов, все элитные, гвардейские, из «Дома короля». В центре - 30-40 пехотных батальонов, выстроенных в четыре колонны, три атакующих и одна в резерве. Еще поставили несколько легких пушек, тяжелая артиллерия еще не доползла из лагеря.
- Позиция Оранского в Фэе была примерно такая же, как в монастыре: сады как естественные укрепления, склон холма и т.д. Но в Фэе к тому же позицию с севера и запада прикрывал лес; к востоку комбинация огородов и канав делала местность непроходимой. А на юге была ложбина, а над ней - голый лесной склон.
- Фэй был маленьким городком, с церковью и несколькими каменными домами, в которых можно было закрепиться.
- Перед тем как К. отдал приказ об атаке, силы врага увеличились до 50 тыс. - подошли наконец имперцы с Суше. Это было в три часа дня. 12 часов прошло с тех пор, как К. оставил свой лагерь и 5 - с первой схватки с врагом. Но самая жара была еще впереди.
- Между 3 и 4 часами дня французские батальоны атаковали деревню одновременно с трех сторон. После отчаянной борьбы они заняли крайние дома и удерживали их до конца дня, но дальше так и не прошли. Их остановил мушкетный и артиллерийский огонь от церкви. Сотни лежали мертвыми на склоне холма, остальные укрылись в саду и отвечали на огонь противника. Шли часы, и ни одна сторона не сдвигалась ни на дюйм.
- У французов на правом фланге борьба была не менее жестокой. Люксембург потом хвастался, уже не раз встретившись с Оранским, что тот никогда не видел его горбатой спины. Первая его атака отбросила имперцев далеко назад, за овраг, их пушки были захвачены, как и замок Эскайе на краю их фланга.
- Но тут Люксембургу ударили с фланга, из лесу, где скрывался отряд имперцев. И ему пришлось разделить свои силы, чтобы отразить эту атаку. Но пока его не было, те, кого он оставил на захваченных позициях, истощенные долгими схватками, отступили перед вражеской контратакой опять за овраг.
- А возглавлял эту контратаку не кто иной, как Шаваньяк, который теперь служил Австрии. Он так лихо ударил, что оттеснил французов с занятых позиций и отобрал назад артиллерию.
- К., который не хотел пускать пехоту в дело, пока кавалерия не добьется своего, оставил ее пока стоять на месте и подошел с двумя батальонами швейцарцев из резерва. Люксембург вернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как К. во главе оставленных им отрядов возвращает то, что было потеряно.
- И так они двигались туда-сюда несколько раз. Под К. убили вторую за день лошадь, а поскольку он едва мог ходить, был большой риск того, что он попадет в плен, пока сын не пересадил его на другую.
- Раз кавалерия ничего не может сделать, пора пускать в дело пехоту, и «Пикардию» со швецарцами выставили против гвардии принца Оранского.
- К. приказал швейцарцам атаковать, но по ним вели такой плотный огонь, что они остановились и не двигались с места. К сказал с удивительным для него спокойствием: «Ну что ж, эти не пойдут, надо найти других». Но тут же понял, что там, где швейцарцы не справились, другие вряд ли будут иметь успех. (Годли излагает этот эпизод по мемуарам Ла Фара, но в самом подробном и дотошном описании битвы, которое мне удалось найти, специально критикуются его слова. Мол, такого быть не могло, и К. вообще вряд ли отдавал такой приказ швейцарцам. Еще в этом издании, посвященном не только Сенефу, но и всей той кампании, просто шикарные карты.)
- К. понял также, что отступить его люди не отступят, но и победы им сегодня не видать. Ночь застала всех на тех же позициях, французы держали замок, их противник - овраг.
- Слева Навай вступил в схватку одновременно с Люксембургом и примерно с тем же результатом. Везде, куда бы ни приезжал К. проверить, как идут дела, он видел тот же яростный отпор со стороны противника.
- Битва продолжалась и после заката, при луне, хотя и не так интенсивно. Только после полуночи истощенные люди упали спать там, где стояли.
- К. отдал приказ свежим батальонам и тяжелой артиллерии, которая наконец-то подошла, двигаться вперед, чтобы утром можно было продолжить сражение. Те, кто услышал этот приказ, в ужасе содрогнулись, и стало ясно, что К. тут единственный, кто все еще хочет сражаться. Но никто и пикнуть не посмел.
- Наконец и К. лег спать под терновым кустом, который потом был долго известен как «Колючки принца» (почему так смешно?)
- Внезапно ночную тишину разорвала пальба. Дело в том, что противник решил отступить, а не дожидаться завтрашней бойни, и дал залп, чтобы прикрыть свой отход. А у истощенных вкрай французов сдали нервы, и они ударились в панику. Они тоже выстрелили во тьму, лошади сорвались с привязи и убежали, так что не нашлось бы коня и для К.
- И когда К. навел порядок, до него наконец дошло, что его солдаты не в состоянии завтра драться. И он отдал приказ отступить в прежний лагерь. Так две армии и разошлись, каждая в свою сторону.
- Утром 12 апреля французы добрались до своего лагеря, и Гурвиль вышел встретить К. Его везли сюда в повозке, после 17 часов верховой езды и 12 часов битвы. Он говорить не мог от истощения, и единственное, что он (якобы) пробормотал, было: «Если бы швейцарцы пошли вперед, я бы выиграл битву».
- Не знаю, как сейчас, а во времена Годли еще спорили о том, кто победил при Сенефе. Но совершенно точно, что никто не потерпел поражения. Однако ж обе стороны приписали победу себе. Голландцы и имперцы настаивали на том, что К. не смог выбить их с позиций, а французы подчеркивали, что до этого их три раза разбивали, захватили их обозы и трофеи, которыми могли похвастаться.
- Несомненным оставалось одно: огромные потери с обеих сторон. Нижняя граница - 7 тыс. убитых у французов и 8 у их противников. И хотя официально праздновали победу, по частной корреспонденции видно, что у людей было ощущение неудачи.
- Секретарь принца Оранского писал: «Мы потеряли 6 батальонов до последнего человека; наше поражение так близко, что я не знаю, что мы можем сделать. Багаж моего хозяина, как и всей армии, был захвачен, и мы шли в Монс, испытывая нужду буквально во всем».
- С другой стороны, мадам де Севинье, чей сын пропал без вести, писала Бюсси-Рабутену: «Мы потеряли столь многих из-за этой победы, что, если бы не Te Deum и знамена в Нотр-Дам, считали бы ее поражением».
- Французских офицеров погибло больше, чем обычно. При этом командующие с обеих сторон проявили беспримерную личную храбрость.
- Принц Оранский 8 часов находился в самом пекле, и именно его взвешенные решения и действия после схватки у аббатства спасли всю армию от разгрома. Главной наградой для него стало замечание К.: «Принц Оранский действовал, к его чести, как старый генерал, если не считать того, что он подвергал себя опасности с безрассудством молодого человека». Однако сам К. в свои 53 года проявлял не больше осмотрительности, чем соперник, бывший на 30 лет его моложе.
- Как бы там ни было, но по итогу кампании преимущество осталось на стороне французов. Оранский мог сравниться с К. в храбрости, но не в стратегических талантах. До 14 сентября армии восстанавливались, потом Оранский осадил Ауденарде. Французы этого ждали и успели выслать туда подкрепления, к тому же на выручку городу примчался Вобан. Но это все не понадобилось, когда к городу подошел К. и выкатил свои пушки на пригорок. Посмотрев на него, Оранский снял осаду уже через 12 часов. Потом, правда, ему удалось взять Грав, но этого было недостаточно, чтобы возместить все потери. Ни о каком вторжении во Францию уже не могло быть и речи.
- К. вернулся в Шантильи в конце октября, а 2 ноября его с необычайным пафосом приветствовал в Сен-Жермене король. Очень важно было выставить К. великим завоевателем именно сейчас, когда возникли сомнения в успехах Франции. Поэтому К. усиленно расхваливали за то, что он отбросил врага от границы, как бы забыв о том, что два года назад король обещал захватить всю Голландию. (Чем дальше, тем сильнее лезет из Годли глубокое презрение к Людовику.)
- Король ждал К. на вершине высокой лестницы, по которой тот должен был подняться на виду у всего двора. К. был уже совсем слабый, согбенный, но самоуверенный, как всегда. На полпути он остановился передохнуть и извинился за то, что так медленно поднимается. Король сказал, что человеку, отягощенному столькими лаврами, трудно идти быстро.
- Тюренн меж тем провел, наверное, свою самую блистательную кампанию в Эльзасе, но уже на следующий год 25-тысячная имперская армия опять угрожала Страсбургу.
- Рейнская кампания 1675 года была последней, в которой принимали участие три великих полководца: Тюренн, К. и Монтекукколли. Только чувство долга перед королем заставило К. снова присоединиться к войскам, т.к. с его здоровьем все стало совсем плохо.
- Все, чего он хотел, - это чтобы его сына назначили главнокомандующим. Отцовские чувства боролись в нем с профессиональными, когда он намекнул королю, что неплохо бы сделать Энгиена главой «армии Фландрии», хотя бы чисто номинально. А он, К., будет там неофициально, чтобы сыну советы давать.
- Король не любил Энгиена и рассчитывал на имя и престиж К., поэтому отказал. К. и Тюренн были назначены на те же посты, что и в прошлом году. Тюренн, хоть и старше на 10 лет, имел куда лучшее здоровье, а его военный гений, казалось, только сейчас вошел в зенит. Хотя поговаривали, что он тоже хочет на пенсию.
- Но новый сезон застал его на Рейне, а К. - в Ла Кателе, откуда он готовился двинуться на север и запад. Его армия официально называлась «та, к которой лично присоединится король». Его благоволение к К. дошло до того, что он отказался от поста главнокомандующего в его пользу.
- Два месяца «армия Фландрии», весьма отягощенная королевским поездом, маневрировала между Сенной и Маасом, захватывая мелкие города. В июле довольный король наконец убрался в Париж. А Оранский меж тем соединился со своими испанскими союзниками в Брабанте.
- Сразу после отбытия короля К. предпринял марш на восток, в Эно, и там узнал о гибели Тюренна. Как известно, его искренне оплакивала не только вся армия, но и вся Франция. «Армия Эльзаса» фактически потеряла боеспособность, и королю пришлось срочно назначать туда К., чтобы он восстановил порядок. Энгиен ехал с ним, но основная ответственность возлагалась на одного только К.
- На этот вызов К. ответил словами человека, заметно сломленного и телом и духом: «Думаю, я мало подхожу для того, чтобы служить королю в этом качестве. Это предельно тяжкий труд, в этой стране, а на мое здоровье так мало можно надеяться, что я боюсь, оно совсем откажет, особенно если похолодает до конца кампании; вспомните, что я предупреждал вас об этом до начала. Однако я подчиняюсь и без колебаний рискну своей жизнью и той малостью здоровья, которая у меня осталась, на службе королю или для его удовлетворения. И все же я очень боюсь, что буду не так полезен для него, как он ожидает», - писал К. Лувуа.
- На следующий день он выехал в Эльзас. Путь занял 16 дней. По дороге он сказал одному из сопровождающих: «Я хотел бы поговорить, хотя бы часа два, с тенью господина Тюренна, чтобы я мог следовать его планам, чтобы он поделился со мной своими знаниями об этой стране и методах Монтекукколли». «Слава богу, вы живы и с нами», - ответил тот. Но К. только пожал плечами.
- 18 августа К. добрался до «армии Эльзаса» в лагере Шатенуа, на восточном склоне Вогезов. Новости, с одной стороны, были хорошие: Делорж и Вобрюн, генерал-лейтенанты Тюренна, отбросили имперцев. А с другой стороны, наш старый добрый Карл Лотарингский сделал завершающий аккорд в своей бурной карьере, разбив Креки на Мозеле.
- Имперцы получили подкрепления, а из Франции их что-то было не видать. В этих обстоятельствах К. решил не давать генеральное сражение, а только охранять границу.
- Сперва он решил снять осаду с Агно, который Монтекукколли хотел сделать своим опорным пунктом для вторжения в Эльзас и Лотарингию. 19 августа К. выступил из лагеря, а Монтекукколли снял осаду и вышел ему навстречу. Армии даже увидели друг друга, но К., добившись своего, отступил в Шатенуа, где Монтекукколли не осмелился его атаковать.
- Там, в идеально расположенном Шатенуа, К. и сидел два месяца: если бы враг решил пересечь границу, он бы его не миновал. Пока основная часть армии не двигалась, отряд в 5 тыс. всадников рыскал по местности, наблюдал за врагом, отбивал обозы и т.д.
- Первыми устали от этого имперцы. Монтекукколли был старый и больной, так что не мог затягивать кампанию до зимы, а к тому же его планы нарушила смерть герцога Карла 17 сентября и уход лотарингцев с Мозеля.
- В конце октября пришли долгожданные подкрепления из Франции, а 1 ноября Монтекукколли отступил из Эльзаса. На следующий же день К. уехал в Шантильи. Это была последняя кампания в его жизни.
- Весной следующего 1676 года король уже не приказал, но пригласил К. занять этот же пост на германской границе. Здоровье К. уже совершенно не позволяло ему этого, и он опять намекнул на своего сына. Король опять отказал, что заставило К. потерять всякий интерес к общественной жизни.
Постараюсь завтра выложить последнюю главу.
@темы: история, книги, Grand Conde, Eveline Godley, Король, Франция
Так это наверное в молодости и было, а потом они сами по молоденьким пошли, как это обычно и бывает.
=Reinette=, О, сколько нам открытий чудных готовят сомнительные сайты без пруфов
Да я про Вандомов вообще ничего не читала, так что верю всему )
Вандом старше на 10 лет, так что наверно он виноват
так что верю всему
Мне это ужасно понравилось, поэтому надеюсь, что все было))
Про Конде в частности сказано, что он покровительствовал поэтам-либертинам, и один из них, Сен-Павен, написал такие стихи про него, в связи с тем, что Конде часто сравнивали с Юлием Цезарем:
For your honor I am jealous: / this parallel gives me pain, / Caesar, just between us, / was also a bugger like you, / but never so great a captain.
Колиньи-Салиньи примерно то же самое говорил в прозе: A fellow general, the comte de Coligny-Saligny, the devoted friend in his youth, praised Condé’s wit and his courage but swore “on the Holy Gospels that I hold in my hand” that he was a sodomite.
И тот стишок про Ла Мюссе и про огонь и воду тоже цитируется.
Про Люксембурга. Цитируется тот же Прими Висконти: The marquis de Montrevel had introduced
me to Luxembourg and apprized me how the young and handsome
Tallart, the son of madame de La Baume, was in the campaign more to serve
the general than the king. Luxembourg, Créquy, La Vallière and Seignelay
formed a society in which the first two were actors, the other two submissives
[courtisans].” The duc de Tallart later became a field marshal.
Люксембург сверху!
Еще оттуда: при дворе Людовика бисексуалов называли au poil et à la plume "те, кто по меху и перьям", по аналогии с универсальными охотниками, которые бьют и зверей, и птиц.
William’s second love was another young Dutchman, Arnold Joost Keppel,
who consoled him in his final years. When Madame heard that Keppel
had almost “died of grief ” at the king’s death in 1702, she remarked sadly, reflecting
on the self-seeking greed of Monsieur’s lovers, “We have hardly seen
any similar friendship here in my husband’s circle.
Вандом. О его военных успехах говорили так: "He took the pox and Barcelona / And each from the wrong side".
Хотя абсолютно все знали, что он пассивный содомит (Конти сверху!
Приводится цитата из Сен-Симона, насчет того, что король, ненавидевший содомию, при этом любил Вандома, который вообще не скрывал своих привычек.
Виллара называли "последним из великих генералов Людовика 14". А дальше страница в макете пропущена, так что о его половых подвигах мы ничего не узнаем, ну и ладно.
Люксембург сверху!
У Люксембурга вариантов не было))
"те, кто по меху и перьям", по аналогии с универсальными охотниками, которые бьют и зверей, и птиц
Интересное сравнение.
Хотя абсолютно все знали, что он пассивный содомит
Ну да, говорили, что он всякому желающему жопу подставит))
он был крайне популярен и при дворе, и в армии, и среди простого народа
Про армию знала, а вот про двор и народ - нет.
Про Евгения, кстати, тоже говорили, что пассивный из-за того, что Бонневаль распускал сплетни, что он "любит побыть дамой для некоторых господ".
Хорошо, что только для некоторых, а не для всех, как Вандом )
Про Савойского, наверное, тоже рассказывается на той странице, которой не хватает в книге. По-моему, я ее на Рутрекере скачивала, Louis Crompton Homosexuality&Civilization
Вот да))
По-моему, я ее на Рутрекере скачивала, Louis Crompton Homosexuality&Civilization
Надо поискать.
Ещё бы про Конти/Вандом что-нибудь. (Жажду жареных подробностей))
что он "любит побыть дамой для некоторых господ" так Евгений частенько любил в бабском трепье походить,но страшен был шопесец
Конти начал воспитание у Конде,а продолжил у Вандома,достойно)))встречалось мне,что оба Конти и Вермандуа принадлежали к "золотой молодежи" и страшно кутили и распутничали,так что и в ордене содомитов побывали и через Отель Вандом прошли,так что шевалье там вообще котик)))
Чет я Вильгельма пропустила. Он к Албемарлу (ван Кеппелу) относился как к сыну, прощал все его проделки (тот, кстати, сильно по бабам был) и одаривал сверх меры. Бентинк ужасно ревновал и ругался с королём, Кеппела даже вызвал на дуэль (вроде она не состоялась). Считается, что именно тогда и начали активно ходить слухи о гомосексуальности Вильгельма Оранского. Говорили, что король поменял старую жену (Бентинка) на новую (Кеппела). Кеппел был толковым офицером, дружил с Мальборо.
Фоточка.
Про бабское тряпье слышала, пруфы бы добыть, а то уж очень на грязную сплетню похоже.
Ну и да, он не красавец, но зато он Евгений Савойский))
На этом портрете очень даже ничего, но художник ему явно польстил:
читать дальше
Тёмный парик ему идёт.
На этом портрете очень даже ничего, но художник ему явно польстил: это самый удачный Евгения портрет,художник очень старался угодить,на всех остальных ухоснах!!!,в кого он такой непонятно,Олимпия Манчини была красивая и папаша Савойский тоже ничего,а этот этот в кого,ну,да,безусловно военный гений это не умоляет,но лучше марлей рожу ему замотать
Про Евгения. Мне он как личность не особенно интересен, как полководец - да. А к внешности я вообще спокойно отношусь - мне всякие нравятся, страшные в том числе))
Я из этого делаю вывод, что они с Вильгельмом всю жизнь более-менее шифровались, а под старость и после смерти жены Вильгельм перестал. Но завел себе молоденького, что для Бентинка, наверное, особенно обидно было.
В протестантских странах было гораздо больше нетерпимости к гомосексуальности, чем в католических, это еще надо учитывать.
Ван Кеппел очень хорош на портрете.
Главное, мы Люксембурга прояснили! Интересно, что Сен-Симон на этот счет помалкивает, хотя вроде бы не очень его любил.
Ну наверно. Не стоит забывать, что детей у Вильгельма не было, и он действительно испытывал к Кеппелу отцовские чувства (что, впрочем, не мешало испытывать и другие)), очень с ним носился. Собственно, выходки Кеппела были вполне невинные - пьянки, бабы. И, в отличие от, например, Сен-Мара, он не был неблагодарным. Кажется, искренне был привязан к королю. А собственно в постели закрывал глаза и думал об Англии))
Главное, мы Люксембурга прояснили! Интересно, что Сен-Симон на этот счет помалкивает, хотя вроде бы не очень его любил.
Он написал же, что тот распутничал - чего же боле)) Не таким уж наверно Люксембург страшным был геюгой, чтобы это особо отмечать. Ну, прикладывался и к этой кормушке - как многие тогда. В юности, вероятно, и привык))
Видимо, да, если даже Лизелотта отметила, как он страдал после смерти Вильгельма.
Он написал же, что тот распутничал - чего же боле)
Конкретно написал, что распутничал "с девками". В компании со своим сыном, Конти и Альбиготти. Но под словом "девки", наверное, можно понимать не только представительниц женского пола.