под катом орПауль с Фифи раскопали такой ролик, на котором не просто кадры с совместных занятий Эрика и Руди, но они еще сопровождаются закадровым комментарием Эрика, и контрольным выстрелом в голову там трехсекундный кусочек из видеоинтервью с Эриком.



Вот насколько я не воспринимаю его на большинстве фотографий, настолько меня рвет в тряпки от него в движении. Этот голос, эта манера: If I were his age. [Точка] I probably wouldn't be able to accept. [Точка] Him being around. И тонкая усмешка в конце фразы, и "мефистофельский смех" в конце ролика.
Сжальтесь кто-нибудь надо мной, убейте меня и закопайте уже, я больше не могу

Да, и пользуясь случаем хочу порекомендовать начало эпического макси об Эрике Бруне и Рудольфе Нурееве, от тех же Пауля и Фифи, которое лично мне сделало это утро и, надеюсь, еще сделает их много.

@темы: видео, Rudolf Nureyev, Erik fucking Bruhn

В этом выпуске: "демонические" отношения с Эриком, плавно перетекающие в розовые сопли и обратно; подвиг Тейи; Америка и Баланчин; премьера "Жизель" в Ковент-Гардене.

читать дальше- Затем труппа Куэваса переместилась в Италию, где Рудольф танцевал с Иветт Шовире, национальной героиней Франции, одной из лучших балерин ХХ века и лучшей Жизелью своего времени. Естественно, Руди был в восторге; он видел ее еще в СССР на сцене. Вел себя с ней крайне почтительно, целовал руки.
вот она
она же с Руди
- Сразу после того, как они начали репетировать, им уже казалось, что они танцевали вместе всю жизнь. Когда в следующий раз она танцевала в этом же балете с другим партнером, она послала ему открытку: "Жизель без тебя - не Жизель".
- Между спектаклями Рудольф летал в Канны, чтобы репетировать с Эриком, Соней и Розеллой Хайтауэр. Они вчетвером решили составить экспериментальную труппу, выступать без костюмов и декораций.
- Розелла как раз ушла со сцены и открыла танцевальную школу с огромной студией - "почти как в Большом", там они и репетировали с утра до ночи. Все радовались возможности сделать именно то, что им хотелось, без чьего-либо вмешательства, а Эрик с Рудольфом еще и были счастливы заняться хореографией.
- Еще в Хайфе Рудольф пытался репетировать с Розеллой свою версию па-де-де из "Щелкунчика", которую перед тем разработал на бумаге. В программу их квартета он также решил добавить па-де-де из "Дон Кихота" и танцы из "Раймонды" - все это балеты Петипа, которые он позднее поставил целиком.
- Эрик внес какую-то там "Фантазию" и бессюжетный танец под фугу и токкату Баха, в одной из частей которого они с Рудольфом воссоздавали то, над чем работали в Копенгагене (мужское отражение традиционного датского дуэта, когда балерина и ее партнер совершают одинаковые движения).
- Но, работая над Бахом, Рудольф с Эриком непрерывно спорили. Эрик основывался на Бурнонвиле, хореография которого то следует музыке, то нет, а для Рудольфа Бах был святыней, и он считал, что шаги должны соответствовать музыке. "Это всегда заканчивалось большой битвой, - говорит Розелла. - Поскольку я была старше всех, мне в итоге приходилось призывать их к порядку и организовывать: "Руди, если ты сделаешь эту часть, Эрик сделает ту... ХВАТИТ РУГАТЬСЯ!"
- Рабочие отношения Эрика и Рудольфа становились все более "демоническими", "как будто каждый из них существовал для того, чтобы быть вызовом для другого и наполнять другого отчаянием".
- Наблюдая за Эриком, Рудольф однажды сказал: "Я буду танцевать это, и я буду танцевать даже лучше".
- И если на репетициях были разногласия, то после них начинался полный пиздец. Эрик, несмотря на внешний лоск, имел бешеный и злобный темперамент, в гневе становился грубым, подлым и язвительным, Рудик же впадал в глубокую мелодраму и истерику. "Стоило датчанину хлебнуть своего виски, а русскому - своей водки, и немногое требовалось, чтобы произошел взрыв", - говорит Розелла. (У нее такой тон забавный, как у survivor'а какого-то: "Наш самолет упал в джунглях Амазонки...")
- Хуже приходилось Соне, которая делила с Эриком и Руди квартиру. Как-то утром она рассказывала Розелле, что накануне вечером Эрик и Руди гонялись друг за другом с ножами, "как будто хотели покончить со всем этим".
- А Рудольфу еще надо было возвращаться к Куэвасу, что не улучшало его настроения. Он сказал Иветт Шовире, что не поедет в Венецию и не будет танцевать в "этой" "Спящей красавице", но, конечно, поехал как миленький и танцевал. Город ему не понравился, он все время мерз и ходил в меховой шапке. Жислен Тесмар встретила его на мосту, угрюмого, и заметила, что снег вообще-то не идет, на что он сказал: "Конечно идет. Я же здесь".
- Рудольф никогда не воспринимал эстетику труппы Куэваса, которая вообще-то была не так уж плоха и основывалась на сюрреализме. Там, в свою очередь, считали его неотесанным мужиком. Радость расставания по окончании контракта была взаимной.
- Накануне Нового, 1962 года КГБ решио всерьез сыграть на ностальгических чувствах Рудольфа, для чего в первую очередь взял за жопу Тейю. Тот много раз посылал Рудольфу письма, но их все перехватила штази, и вот 13 декабря они пришли за ним, и Тейя провел худшие сутки в своей жизни.
- Его заставили отчитаться в отношениях с Рудольфом, запугивали ("будешь всю жизнь работать на заводе, никаких танцев"), не позволяли связаться с родными и в итоге заставили написать Руди письмо с уговорами вернуться в СССР.
- Но потом Тейя, тщательно перепрятав все пленки и документы, связанные с Руди, как-то осмелился и ухитрился написать ему настоящее письмо, где предупреждал, что предыдущее было ложью, что ему ни в коем случае нельзя возвращаться. Видимо, уже зная, что для Руди он остался в прошлом, Тейя практически ничего не рассказывает о себе, говорит лишь, что из Берлина уже нельзя уехать, как раньше, а там будет видно, но вообще-то он хочет закончить училище. А главное, Рудик, ни в коем случае не возвращайся, это опасно. Поразительно, что мальчику на тот момент было 18 лет.
- Следующей у гэбни на очереди была Ксения, которая в своем письме била на чувства, совесть и т.д. и тоже уговаривала вернуться.
- Но основная ставка была сделана на Розу, через которую передавалась самая замануха: что Рудольф сможет вернуться на то же место в Кировском; указывалась фамилия сотрудника посольства, с которым ему нужно было по этому поводу связаться. Также Роза сообщала, что на Новый год мать приедет в Питер и остановится в той самой квартире, которую Роза делила с родителями Сизовой.
- Даже если бы Тейя его не предупредил, вряд ли Руди повелся бы на такую топорную работу, но на Новый год позвонил матери и сестре. Он пытался рассказывать им о своей жизни на западе, но присутствовавшая при этом Алла Сизова говорит, что они ничего не понимали. Слушали, но не слышали. И по-прежнему уговаривали вернуться.
- Позвонил он также и Пушкиным, говорил с Ксенией. Сказал, что сейчас в Копенгагене, работает с Эриком Бруном, как и мечтал. Чувствовалось, что он обиделся на письмо Пушкина, переданное ему сразу после побега: сказал, что если Александр Иванович не может сказать ему ничего лучшего, так пусть вообще не пишет.
- Но по крайней мере они могли расслабиться, узнав, что с ним все в порядке, поскольку слухи ходили дичайшие. Рождество 7 января Пушкины превратили в праздник в его честь, Тейя все снимал. Он фактически занял место Рудика в доме Пушкиных, в том числе и в постели Ксении.
- Все эти уговоры были по-любому напрасны, поскольку как раз начала разворачиваться европейская слава Рудольфа. Париж стоял на ушах после того, как в театре на Елисейских полях квартет дал первое из двух запланированных выступлений. Однако и зрители, и критики замечали одного Нуреева и говорили только о нем, что Эрику как-то не очень нравилось.
- Да еще и накануне второго представления он серьезно повредил сухожилие, так что танцевать не мог. Рудольф без колебаний вызвался исполнить все его партии, даже бурнонвильский дуэт, который он только видел, но не репетировал. Он танцевал фактически без остановки и наслаждался этим.
- И хотя они получили много предложений на продолжение тура, но решили разойтись по своим конюшням. Эрик говорил, что продолжать дальше им всем было бы тяжело (но только не Руди, по-моему).
- У Сони был ангажемент в Нью-Йорке, и Эрик изначально собирался лететь с ней, т.к. у него было запланировано выступление на Эн-би-си с Марией Толчиф с "Фестивалем цветов". Но поскольку он едва мог ходить, то об этом уже не было и речи. Рудольф быстренько сориентировался: постаравшись встать пораньше, что для него было подвигом, он спустился в лобби типа попрощаться с Соней и сказал: "Если ты устроишь так, что вместо него возьмут меня, то это было бы здорово".
- Это была действительно прекрасная возможность заявить о себе в США, тем более что прежние его попытки неизменно проваливались. Он вроде нашел себе агента, но тот обнаружил, что Нуреевым в США никто не интересуется. Не смог Рудольф и приехать в сентябре по приглашению Баланчина, поскольку не успел сделать визу.
- Однако на этот раз, с рекомендацией Сони и Марии, с согласием Эрика выступить типа тренером, в Эн-би-си согласились на такую замену.
- После долго перелета самолет с трудом сел из-за погоды, Руди чуть не умер от аэрофобии. Но все равно сразу из аэропорта поехал смотреть театр Марты Грэм. Правда, до конца не высидел, из-за джет-лага и стресса.
- Эрик договорился, что они поселятся у его американского агента Кристофера Аллана, известного своими крутыми вечеринками, в квартире на Восточной Семьдесят второй улице. По вечерам Эрик с Крисом жестоко бухали, а Рудик садился на такси и ехал на другой конец города в театр Баланчина.
- Труппа Баланчина прямо-таки грезила о том, что Нуреев будет у них танцевать, они трепетали от одного его присутствия.
- Трепетала даже Александра Данилова, одна из первых муз Баланчина, встретив его в фойе (он узнал ее по фото). "А, Нуреев!" - воскликнула она. "А, Данилова!" - ответил он.
- Руди сразу же начал ныть ей, что ему не нравится Нью-Йорк, он не хочет здесь танцевать, но он на самом деле врал, чтобы не казаться наивным провинциалом. Наоборот, он был в восторге от Нью-Йорка и от его балета. Он писал Гослингу: "Я хочу попробовать Баланчина, я хочу его съесть".
- Хореография Баланчина представляла собой идеал для него, то, что он и хотел изучать на западе: классический танец, независимый от сюжета и дизайна, настолько подогнанный под музыку, что кажется, будто каждый инструмент отражается в движении.
- С точки зрения Руди, танцоры Баланчина технически были лучше, чем в Кировском.
- Он ходил и в другие театры, в основном экспериментальные, а потом говорил: "Я люблю американцев. У них есть свобода творчества. Они не придавлены европейским прошлым".
- Однако кое-что ему не понравилось: танец был чересчур абстрактным и чересчур коллективным.
- Когда Эрик присоединился к труппе Баланчина в 1959 г., тот ему сказал: "Ты интересуешь меня как танцор, а не как личность". Чтобы достичь нужной мэтру кондиции, Эрик аж ударился в дзен-буддизм.
- Руди не помог бы в этом плане и сам далай-лама, и ему, напротив, казалось, что Баланчин хочет понять, что он за человек. Они встретились впервые, вместе с Даниловой, в русской чайной, и Баланчин вел себя крайне вежливо и дружелюбно. Как Мария заметила еще раньше, у них с Баланчиным было много общего (только не вежливость): музыкальность, педагогический талант, маниакальная приверженность профессии. "Зачем отдыхать? Для чего ты себя бережешь? Работай!" Или даже: "В могиле выспишься".
- Баланчин покритиковал Кировский, выступавший в Нью-Йорке в декабре.
- Тем не менее Рудольф все еще считал Кировский лучшей школой и (возможно, под влиянием полученных писем) обмолвился, что задумывается, не вернуться ли назад. У Даниловой аж челюсть упала на стол: "Не вздумай! Они бросят тебя в тюрьму! Да и каким танцором ты станешь?" Руди отвечал: "Я делаю то, что должен, но сейчас я не знаю, что должен делать".
(Сдается мне, что это была маленькая истерика лично для Баланчина: "Я в таком отчаянии из-за отсутствия хорошей школы, что аж думаю, не вернуться ли назад. Так может, приютите котеночка?")
- Однако главным его приоритетом сейчас являлась шлифовка бурнонвильской техники к 19 января, дню трансляции "Фестиваля цветов". ОН репетировал в студии с Эриком и Марией, и ничего от тех напрягов, что были в Копенгагене, уже не осталось. "Нам было некогда, мы работали".
- Консервативные спонсоры программы велели Руди подстричься. Однако его длинные волосы были частью его имиджа, который он решил создать на основе портретов Нижинского, навсегда отказавшись от париков. В любом другом случае он бы послал всех нахуй, но тут вполне могли послать нахуй его. А он так хотел появиться на американском ТВ, что таки отдался в руки парикмахера, хотя и контролировал каждое движение ножниц. Тот его толком и не обстриг, но перед самим представлением голову Руди набриолинили так, что она аж сияла.
- Влияние Эрика наконец-то стало заметным, это был очень бурнонвильский танец. Толчиф для этой роли совершенно не подходила, но он зато оторвался в соло. Эта запись считается одной из лучших за всю его карьеру. (Мда.)
- Получив две штуки баксов наличкой, довольный Руди вылетел обратно в Лондон: его видели миллионы американцев, а главное, Баланчин.
- В Лондоне он опять пошел на представление сразу из аэропорта, вместе с Колетт Кларк, поскольку Марго, у которой он опять остановился, была занята. Пошли они в Театр Рамбер, а потом Марго организовала ужин, на который пригласила Мари Рамбер и Рудольфа.
- Мари Рамбер была полячка, работала с Нижинским, в 20-х организовала свою труппу, которая пользовалась большим уважением. Рудольфу Театр Рамбер понравился тоже, особенно Джон Чесворт и Люсетт Алду, с которой он через 12 лет будет танцевать в своем фильме "Дон-Кихот".
- Тем не менее, пока они ждали Марго, беседа не клеилась: Колетт все еще потряхивало в присутствии Руди, Рамбер не любила звездунов, а Рудольф много выебывался и вообще дал понять, что интересуется только Марго. Но вот она пришла, великолепная, милая и смешливая, и всем стало хорошо.
- Марго очень смешно рассказывала, как Руди пригласил сам себя поселиться у нее в посольстве на время репетиций "Жизель" (это было еще ранее зимой в Монте-Карло). "Он стоял в моей гримерке, выглядел как маленький мальчик, говоря: "Слушай, мне же надолго придется задержаться в Лондоне. Я не могу так долго жить в отеле. Как думаешь, что мне делать?"
- Руди в посольстве очень нравилось, но в этот второй его приезд возникла некоторая проблема. Было видно, что он страдает, но от чего - стесняется сказать. (Вообще, Рудик как-то очень обломался после Дании, поскромнел, имхо.) Наконец, не выдержав, он признался: "Я прям помираю, четыре дня не слушал музыку".
- К тому же ему не нравилась английская кухня, особенно холодный ростбиф. Говядину он предпочитал исключительно в виде хорошо прожаренных стейков, которые придирчиво осматривал и пробовал на температуру. Только стейки могли дать ему силу для танца. Когда Марго первый раз пригласила его к своей матери, она услышала, как он бурчит себе под нос, садясь за стол: "Куриный обед, куриный спектакль".
- Но на репетициях он куда увереннее добивался желаемого. С самого начала стало ясно, что он собирается сделать своего Альбрехта важнее Жизели, что для Марго, которая танцевала Жизель 25 лет, было своего рода пинком. Аштон был посредником между ними, и компромиссом стал вариант 50/50: половина от версии Кировского балета, половина от английской.
- Но Руди и сам неплохо устанавливал контакт с Марго. Однажды Найджел зашел в студию и увидел, что Руди держит Марго высоко над головой, "по-советски", а она вертится и восторженно хихикает: "Отпусти меня, это слишком высоко!"
- И ее, и Аштона Рудольф в итоге завоевал своей вовлеченностью в роль Альбрехта, так что они согласились с его интерпретацией.
- И снова моделью для Рудольфа стал Нижинский, чьи фотографии он собирал и изучал. А еще на него, как и на Нижинского, влияла система Станиславского, "предыстория". Руди говорил Найджелу: "Я могу точно сказать, например, когда и как я впервые встретил Жизель".
- И так у них с Марго все хорошо получалось, что кордебалет, наблюдая за репетицией, рыдал.
- Руди поражал всех также и в классах - своим стремлением к точности, безупречности. Марго ходила специально смотреть на него. "Удивительно, что этот юноша, которого все считали диким и необузданным, так отчаянно шлифует свою технику". Он и ей передавал свои знания, все, чему научился в Кировском.
- Она тогда репетировала "Лебединое озеро", и ее партнер, Дэвид Блэр, хотя и был во многом хорош, но ей совершенно не подходил. Она спросила Руди, не хочет ли он позже танцевать с ней в "ЛО", и он, к ее удивлению, не ответил немедленным согласием, а сказал, что еще посмотрит на постановку.
- За две недели до дебюта в "Жизели" Рудольф полетел в Копенгаген к Эрику, намереваясь поработать с ним над ролью. Эрика на западе считали самым правильным Альбрехтом, у него было больше опыта и характера для этой роли. И у него было то убеждение, которое разделял и Руди, что за каждым па и жестом должна стоять некая идея, иначе оно не сработает.
- Однако Эрик, снова находясь под давлением семьи, был не в настроении его поддерживать. Позднее он оправдывался в письме: "Прости меня, если недостаточно помог тебе. Мне больно видеть тебя расстроенным, это тебя ранит, и это ранит меня". (Ну вот как? Периодически с удовольствием доводить человека до слез, а потом говорить: "Ой, я не могу видеть, как ты плачешь, мне так тебя жалко, что аж сердце разрывается". Пиздить и извиняться, извиняться и пиздить.)
- Это ему был нужен стимул от Рудольфа, а не наоборот. Вот уже два года он ощущал отсутствие развития, цели, танец перестал быть для него спасением. "Но я видел слабый отблеск красоты и любви, и я в него верю, я думаю, это существует... Ты дал мне больше надежды и больше веры во всех смыслах, и в красоту тоже".
- Гуляя вдоль озера Gentofte, они оба испытывали незнакомое им ранее чувство полной завершенности - "особого рода гипнотической, физической, глубоко эротической любви".
- 7 февраля Рудольф улетел, и Эрик испытал ужасное одиночество. Письмо от 7-го же: "Сейчас, уже вечером, я чувствую огромную дыру внутри, которую ты заполнял, когда мы были вместе... Если ты сможешь, если способен ждать меня [на языке Эрика это означает, судя по всему, не блядствовать], пока я должен находиться дома, это сделает мое пребывание здесь намного легче. Ты в моем сердце, в моем разуме и каждой клетке моего тела". (Вообще, это "если ты сможешь..." в копилку к моей версии о том, что они изначально договорились об открытых отношениях. Но получается, что Эрик временами начинал ныть, давя на жалость, чтобы Руди не гулял.)
- На следующий день он написал снова:
Мой детка (baby) Рудик,
Я не знаю, почему называю тебя деткой, - ты не ребенок, но ведь еще и не стар, так что по мне звучит замечательно и выражает что-то мое для тебя, и это хорошо... Я смотрю на телефон, ожидая твоего звонка, чтобы услышать твой голос и сказать тебе, что... быть с тобой _в этот момент_ значило бы для меня больше всего, что этот мир может мне предложить... Ты секрет [секрет на языке Эрика означает что-то вроде "суть, сущность, смысл"] моей жизни, секрет, который свободно показывает себя... парадокс, но так верно".
- А дальше в книге ошибка: сказано, что Рудольф смотрел "ЛО" с Марго 23 ИЮНЯ, тогда как это был явно февраль и даже не 23, а раньше. Короче, все даты надо проверять по Солуэй.
- Рудольф был в шоке: в спектакле присутствовали все мимические сцены, которые вообще-то были в оригинальном либретто, но в России их давно выкинули как устаревшие и ненужные.
- Дело в том, что западный классический репертуар основывался на схемах, которые в 1918 году вывез из России генеральный директор Императорского балета Николай Сергеев, ученик Петипа. Со всеми своими огромными томами партитур он прозябал в нищете и безвестности, пока в 30-е годы Нинетт де Валуа не пригласила его в Ковент-Гарден.
- Те заметки, на основе которых Николай Сергеев работал, были схематическими, в них многого недоставало. Но в итоге английское "ЛО" оказалось максимально близким к оригиналу, что, по мнению Рудольфа, было не фичей, а багом. В русском балете (в СССР) с тех пор произошла целая революция во главе с Вагановой, большое влияние оказал Станиславский, а на западе все застыло, как в янтаре.
- Балет Дягилева был бунтом против традиций Мариинского, полным их отрицанием, но Рудольф считал, что их нужно не отрицать, а развивать. Рудольф обожал Эрика за то, что он делал Бурнонвиля понятным современной публике.
- И, ясное дело, Рудольф решил, что появится в Ковент-Гарденовском "ЛО" только после того, как в него внесут существенные изменения.
- Тем временем Руди и Найджел Гослинг много работали над автобиографией Руди, которую за него писали во французском издательстве "Опера Мунди". Когда Рудольф прочел, что у них получилось, он пришел в ужас и сказал, что книга выйдет только после того, как ее переработает Найджел. Руди ему доверял, но проверял и много черкал уже его текст.
- Работа в основном заключалась в устных интервью, записываемых на магнитофон, и Кавана их слушала, и принесла нам в клювике самое вкусное.
Г.: У тебя были какие-то интрижки во время первой поездки в Лондон?
Р. (смеется): Ну, если и были, все равно не расскажу. Я намерен быть абстрактным.
Г.: Что было после Гамбурга?
Р.: Это страницы частной жизни.
Дальше разговор переходит на Канны.
Р. (внезапно, с подростковым хихиканьем): Я ходил там в бани и, по-моему, снял шлюху. И меня сняли тоже.
Г. (кашляет): Значит, захаживал туда?
Р.: Да, между представлениями. Дней пять.
Откашлявшись, Гослинг начинает расспрашивать его студии Розеллы Хайтауэр.
- Гослинг был человек широко мыслящий и абсолютно непредвзятый, открытый ко всему, никакие выходки Руди не могли его шокировать. В нем совсем не было предубеждения, тщеславия, злости, некоторые знакомые считали его чуть ли не святым. Подобно Франциску Ассизскому, он мог разговаривать хоть с птицами и деревьями, и потому ему удалось найти общий язык с Руди.
- Из-за плохого владения английским, да и общего склада ума, Рудольф не любил высказывать свои идеи, т.к. ему было трудно их формулировать. А Найджел понимал его с полуслова и формулировал за него, умудряясь не давить своим интеллектуальным превосходством, так что Руди чувствовал себя с ним на равных.
- Найджел обожал Баланчина (еще даже до того, как это стало мейнстримом) и терпеть не мог Николая Сергеева.
- 21 февраля 1962 года - премьера "Жизель". Билеты по 40 шиллингов шли на черном рынке по 25 фунтов. Лондон замер в ожидании чуда, и оно произошло.
- Рудольф вновь дал свою интерпретацию Альбрехта - не "плейбоя", как у Эрика, не конченого мудака, как в советском балете, а впечатлительного мальчика, потерявшего голову от любви. Его поступки объясняются незрелостью и импульсивностью, а не подлостью. Александр Бланд (т.е. Гослинги): "В нем есть шарм Джеймса Дина, мальчика, который вечно создает проблемы и которого вечно за это прощают". ("...если вы няша и нечаянно")
- Зрителей потряс дуэт Марго и Рудольфа. (Поскольку я все время не могу подобрать слов, чтобы передать, чем он так берет, мне было ужасно интересно, что скажут другие. И что характерно, каждый видел свое.)
Мод: "Разложить это на компоненты - все равно что анализировать лунный свет".
Нинетт де Валуа: "Эмоционально, технически, физически - с любой стороны они были созданы для того, чтобы встретиться и танцевать друг с другом.
Какой-то критик: "Две половины единого целого".
- После того как занавес опустился, зал молчал с минуту, а потом разверзся ад.
- Когда они с Марго вышли на первый (из 33) вызовов, Марго достала алую розу из присланного мужем букета и вручила ее Рудольфу, а тот вдруг встал на одно колено и покрыл ее руку поцелуями.
- Это был жест спонтанный, хотя и сценический, для публики, но являлся искренним выражением его благодарности. Не словами, а движением.
- Ко второму представлению они уже отрепетировали и отточили этот жест.
- И хотя критики отмечали, что к Фонтейн как будто вернулась молодость, все же, по общему мнению, эта была "ночь Нуреева". Отмечали его улучшившуюся
технику, а также женственный облик, который стал сюрпризом для лондонцев, привыкшим к маскулинным советским танцорам.
- Когда во втором акте он медленно выходил на сцену с лилиями в руках, обрамлявшими его лицо, он воплощал романтический образ "весь лилейно-томный". Мод пишет, что этот выход был так прекрасен, что публика начала рыдать еще до того, как он начал танцевать.
- Хотя Рудольф свой новый андрогинный имидж снимал с Нижинского, его Альбрехт был совсем другим: герой Нижинского искал абстрактный идеал женственности, а Жизель была лишь малозначительным воплощением его духовных поисков. (Вообще-то очень жизненная интерпретация.)
- Для Эрика тоже вилисы были как бы фрагментами его собственного разума: "все то, чего мы боимся, чего пытаемся избежать".
- Рудольф же изображал романтическую любовь, с которой он теперь был хорошо знаком благодаря Эрику.
- Фильм по балету был снят через три месяца.
- Рудольф так хорошо играл по Станиславскому, что публика немедленно поверила в его роман с Марго, что ее слегка коробило, тем более что она знала, кого он на самом деле любит.
- А уж Эрика-то как плющило. Он немедленно взревновал Рудольфа к Марго (это, блядь, вообще уже мазохизм какой-то, еще б к Гослингам приревновал). Да еще и профессиональная зависть. И, не дождавшись Рудольфа после премьеры, он слинял из театра. Руди: "Я бежал за ним, поклонники бежали за мной. Это было хрен знает что".
Продолжение следует.

@темы: книги, Rudolf Nureyev, Julie Kavanagh

@темы: такое, асибе

@темы: книги, Rudolf Nureyev, Julie Kavanagh, Erik fucking Bruhn

Мне всю жизнь везло на визуал к моим текстам. Я очень хорошо помню свое изумление, когда на мой-первый-фанфик по Dragon Age нарисовали такой арт, который был объемнее и тоньше моей писанины в сто раз. Я помню, как на мой подарочный, предназначенный для крайне узкого просмотра текст сделали роскошный коллаж, причем без всякой моей просьбы. А вот сейчас, когда я эпично запорола онгоинг, мне выдали на него арт в духе "незаконченный рисунок к незаконченному тексту", а я такие вещи не то что люблю, я их только и признаю, в смысле, чтобы концептуальные были. Вот эта красная перспектива на сером фоне со знаком "Калифорния" - это стопроцентное попадание в мою мысль, и росомаха в углу, и сапоги, и футболка: все именно так и с тем же посылом.

огромная картинка

Автор - Mr.Graves

УПД. У всех открывается?

@темы: мои тексты, EZRA, колянка, Colin Farrell

Нет, я не буду рассматривать центр Копенгагена на Гугл-картах, а тем более думать, что Дания - это же, в принципе, сравнительно недалеко...

@темы: такое, Rudolf Nureyev, Erik fucking Bruhn

- Жизель исполняла Ирина Колпакова, тоже молодая и неопытная, "фарфоровая статуэтка", но они хорошо смотрелись на контрасте.
- Как это бывало и в дальнейшем, публика разделилась на два лагеря: те, кто принял трактовку Рудольфом роли Альбрехта, и те, кто нет. "Колпакова и Нуреев - это девушка и еще одна девушка в роли мальчика: невозможно поверить в их любовь". (В СССР фемслэша не было).
читать дальше- Но главный скандал был в том, что Рудольф оттянул все внимание на себя. Даже в главной сцене Жизели - ее безумии - он отвлекал на себя публику просто тем, что ничего не делал. Раньше исполнители Альбрехта в этот момент корчились от ужаса, а он стоял отмороженный, потому что по его трактовке Альбрехт в этот момент ничего не чувствовал, его прозрение наступит позже.
- В итоге публика пришла в неистовство. Это, пожалуй, было лучшее его представление за все время в Кировском. Началась местная рудимания. Девушки протаскивали в театр запрещенные цветы и забрасывали его в третьем акте (спасибо, что не трусами).
- Фанатки так ревновали друг к другу, что даже стучали друг на друга в комитет комсомола. Но Рудик обращал внимание только на тех, от кого могла быть какая-то польза. При этом продолжал дружить с довольно-таки бесполезной Тамарой и, гуляя с ней почти каждый день, расспрашивал ее о том, что она сегодня узнала в университете. Он ходил к ней на лекции по Серебряному веку, по-прежнему торчал от Бальмонта (дурак).
- Ему очень понравилась повесть "Над пропастью во ржи". С ней связана очередная кулстори. Рудик первый раздобыл номер "Иностранки" с ней, и когда к Пушкиным пришла Тамара, он как раз дочитал и вручил ей журнал: "Ты спать не будешь! Невозможно оторваться!" Встряла Ксения: "Я тоже хочу почитать". Рудик: "А вам-то зачем, Ксения Иосифовна? У Тамары в голове появятся тридцать мыслей, пока вы рожаете одну", - и с этими словами, жопа такая, вышел из комнаты. Ксения отказала Тамаре от дома. Солуэй писала, что позже Руди очень любил стравливать своих хомок и наслаждаться кошачьими драками. Рано начал.
- Ксения окончательно и бесповоротно ебанулась на Рудике, причем до конца своей жизни осталась в этом же состоянии. Верила в сказку о романтической любви.
- Уже годами позже Рудольф пару раз обмолвился, что Ксения делала от него аборт. А они тогда были незаконные и опасные; впрочем все равно все их делали.
- Еще Рудольф болтал такое: две другие женщины забеременели от него в СССР и еще три на Западе. Но, возможно, он просто тешил себя этими фантазиями, потому что в конце жизни очень хотел иметь ребенка. Среди этих счастливиц Рудольф называл Нинель Кургапкину, а когда ее об этом спросили, она начала ржать: "Ерунда, это не я, это Ксения".
- Между ним и Кургапкиной была химия, основанная больше на сходстве характеров. Она тоже вся такая хорошенькая и страшная троллиха при этом, и они вместе отлично развлекались.
- Алла Осипенко о них: "Он был весь такой сияющий, подвижный, улыбающийся, что мы были уверены, что он в нее влюблен". Одним друзьям Рудольф говорил, что между ними все было, другим - что он хотел, а она не дала. Нинель как-то обмолвилась, что ей пришлось "буквально изнасиловать" Рудольфа, но позже настаивала, что они были только друзьями.
- Когда были на гастролях в Египте, ходили большой компанией смотреть танец живота. Танцовщица приглашала присоединиться к ней, но один только Рудик согласился. Он принялся повторять ее движения, и в итоге у него вышло нечто вроде суфийского танца.
- Там же, на Востоке, в лобби отеля к нему начал клеиться симпатичный молодой человек, но ничего не вышло, и не только потому, что Рудик боялся КГБ, но и потому, что не мог объясниться с ним ни на одном языке. Вернувшись, он немедленно взялся за изучение английского. Вот что значит стимул.
- По приезде в Ленинград скандал следовал за скандалом: Рудик делал все по-своему, никого не слушал. Тут надо понимать, что это не выходки дивы, это желание художника реализовать свой замысел + темперамент. Там дальше идут известные истории про "Пихал Пихалыча" и штаны, не буду пересказывать. Важно то, что это все происходило на "Дон Кихоте", которого уже тогда он начал переделывать.
- На премьере "Дон Кихота" Рудольф вел себя как свинья: не скрывал своей скуки от того, что ему нечего толком танцевать в своей партии, кивком здоровался с приятелями из оркестра. Театралы и критики были в шоке, а публика все равно охуела от восторга.
- В это время в театре была группа американцев - весь каст "Моей прекрасной леди", и главная звезда Лола Фишер вместе с Любой прошла за кулисы, чтобы сказать Руди, какой он суперстар. Они наткнулись на него, когда он только прорвался через толпу поклонниц, с полными руками цветов. Лола начала выражать свое восхищение, а поскольку с английским у Рудика в то время было еще слабовато, он просто молча сунул ей в руки эти цветы, к ужасу поклонниц.
- Обидевшись, фанатки принялись его доставать, без конца звонить в квартиру Пушкиных с оскорблениями. Даже хотели его тухлыми яйцами закидать, но ограничились тем, что прикрепили к букету записку: "An ass will always be an ass, even if you cover him with flowers!" Интересно, как в оригинале.
- Потом Жизель стала исполнять Алла Шелест, которая была супермегазвезда, и хотя ее отговаривали от партнерства с ним, все сложилось удачно. Она уже тогда называла его "эпохой в балете". "Ему ничего не приходилось объяснять". Киселев говорит: "Это она привила Рудольфу вкус к самосовершенствованию. Она научила его, как из 5% получить все сто."
Вот, кстати, фоточка ее, хороша безумно. И ГЛАЗА.
- В июне 1960 Рудольф с Кургапкиной танцевали перед Хрущевым на даче Булганина. Атмосфера была дачная и неформальная, хотя и бохатая, Ворошилов с Хрущевым пели украинские песни, причем очень хорошо.
- Рудик поехал в Сочи, там выступал Ван Клиберн. Рудик дико обзавидовался его славе. Когда весь зал встал, он остался сидеть. "Так люди должны встречать меня!"
- В Сочи ему не нравилось, он писал Тамаре полные уныния письма, в которых жаловался на все: плохую погоду, грязное море, отстойный грузинский балет, который, тем не менее, восторженно встречали фанаты. По этому поводу он довольно интересно высказался: "Как я могу верить зрителям после этого, особенно поклонникам? Их любовь не может происходить из эстетического восприятия... Когда что-то хорошо, оно должно быть хорошо для всех". Тупо, конечно, его русские письма читать в обратном переводе, надо обязательно зачесть воспоминания его питерских друзей.
- Люба в мемуарах пишет, что известная привычка Рудольфа везде находить себе дом и того, кто о нем там будет заботиться, проистекает из Ксении. А еще Люба считала, что именно Ксения "сделала" его гомосексуалистом. Потому что он привык ассоциировать секс с женщиной с чем-то низменным. В общем, мозгов у Любы тоже немного.
- А ВОТ ТЕПЕРЬ НАЧИНАЮТСЯ СРЫВЫ ПОКРОВОВ. Сейчас мы все узнаем о таинственных немцах, на которых только намекает Солуэй. Их было аж два на самом деле (влекло Рудика к нордическому типу), и главный из них - Тейя Кремке, студент Вагановского.
фото
- Кавана развернулась во всю свою слэшерскую суть, однако. В 17 лет, когда они познакомились, Тейя был очень сексуальный, с блестящими каштановыми волосами, полными губами, яркими серо-голубыми глазами, очень необычными, с соблазняющим взглядом из-под длинных черных ресниц. (Это точно не цитата из ориджа?) Это был first crush Рудольфа, а знакомство состоялось летом 1960 года. Мальчик был еще и умненький, дома, в Берлине, посещал театры и кинотеатры в западной части и многому мог научить Рудольфа. И научил.
- В Ленинград Тейя приехал в январе 1960, ходил на все спектакли Нуреева, для него тот был недостижимой звездой. Он едва мог поверить в то, что Рудольф вызвался заниматься с ним и его постоянной партнершей Уте (с нечитаемой немецкой фамилией), по воскресеньям. Все трое были очень фанатично настроены и получали удовольствие.
- Таланта у Тейи особого не было, но был драйв и желание учиться, и Рудик его всячески поощрял.
- У Тейи была кинокамера, он снимал все подряд. В Питер скоро должен был приехать American Ballet Theatre с Эриком Бруном, а у Руди в это время намечались гастроли в Восточном Берлине, и он попросил Тейю снять все для него. А взамен он привезет девушке Тейи в Лейпциг три пары балетных туфель.
- Это уже второй раз Рудольф пропускал гастроли АБТ. Тремя неделями ранее он был в Москве и хотел сходить на них, но Пушкин сказал: в Питере посмотришь, приезжай на мой день рождения. Рудик тогда просто пошел в Большой, на отечественную постановку "Лебединого озера", и в зале увидел Эрика, Марию Толчиф и Лупе Серрано. (Ой, знал бы он...) Начал составлять в голове фразы, потом призадумался: "А что я скажу ей? Все, что я хотел сказать, предназначалось ему". В итоге его не пустили к ним собственные поклонники, запугав карами со стороны органов.
- Рудик считал, что его спецом услали в тур на время гастролей АБТ, тем более оказалось, что это вообще какое-то варьете на колесах. Вернулись злые.
- В Берлине Рудольф встретился со своим однокашником Эгоном, и говорили в том числе о побеге на Запад. Эгон отговаривал: "Они сделают на тебе паблисити, а потом отправят назад". Стены тогда не было, ему стоило лишь проехать несколько остановок, зайти в посольство и сказать: "Я хочу остаться". Но Рудольф тогда не решился. Он зато занялся кое-чем другим (оказавшись в благословенной дали от Ксении и от артистических геев).
- Рудик брал классы в Staatsoper, и там ему приглянулся один парень, на пару лет старше, которого звали Хайнц Маннигель. Это был очень зажигательный танцор, который разделял страсть Рудика к народным танцам. Они договорились: Хайнц учит Рудольфа фламенко (аааа, я хочу на посмотреть) и немецкому экспрессионизму, а Рудольф взамен дает ему классы по методу Пушкина. Это стало началом хорошей дружбы.
- Рудик пригласил его на "Дон Кихота", но Нинель ни словом о нем не обмолвился, так их и не познакомил, юный партизан.
- Но Хайнц был натурал, и все было невинно: они гуляли, ходили в театры-музеи, потом закупались едой и бухлом и ехаои к Хайнцу. Ничего не было. Не было ничего. Хотя они постоянно были пьяненькие, Рудольф не предпринимал ничего, и Хайнц тогда даже не догадывался, что он гей. У них было много общего и в бэкграунде, и в интересах, и Хайнц считал, что они просто хорошо подружились, и только уже уезжая, на прощание Рудик поцеловал его в губы. И тогда Хайнц все понял. Однако It was a really beautiful kiss which to this day I don't regret. Как вам такой Руди, а? Робкий влюбленный.
- По приезде они обменялись письмами и подарками, но вскоре Хайнц женился - и Кавана отчего-то считает нужным добавить, что на девушке, с которой он был знаком две недели. Не намекает ли она на то, что от одного робкого поцелуя Руди Хайнц так засомневался в своей гетеросексуальности, что спешно женился на том, что под руку подвернулось? Рудик, впрочем, от этого не страдал, потому что всерьез закрутил с Тейей.
- Они встречались чаще всего у Пушкиных, которые Тейю тоже частично усыновили, и болтали в основном об искусстве. Однажды Тейя сказал: "Тебе нужно уезжать на Запад, только там ты сможешь по-настоящему реализоваться, а здесь ты пропадешь". - "Да, я знаю, так сделал Нижинский, а я буду следующим".
- Характеры у них были очень разные, у Тейи - немецкий педантизм, у Рудика - его персональный ебанизм. Они часто ссорились, то есть Рудик психовал (например, когда Тейя обыгрывал его в шахматы), а Тейя оставался невозмутимым.
- Тейя был богат и наладил в Вагановском фарцу. Рудольф его за это подкалывал, но не брезговал пользоваться.
- Это Тейя привез ему тот самый игрушечный поезд, о котором говорится у Солуэй. И именно в этот момент его партнерша Уте и сестра, тоже Уте, поняли, что Тейя как-то уж очень дружит с Рудольфом. Они, хотя еще ни о чем таком не думая, стали задавать вопросы. Он сказал: "Мы стали братьями по крови. Провели ритуал". Девки, конечно, охуели, ничего не поняли, но вопросов больше не задавали, чего он и добивался.
- С Уте-не-сестрой Тейя был очень дружен и рассказывал обо всех своих похождениях с девушками, которых у него было много. Но о Рудике не рассказывал ничего.
- Тейя был тот еще переверт. Когда ему было 12, его совратила 35-летняя женщина, и с тех пор у него все пошло не так. В 60-е он уговаривал свою юную жену на брак втроем с несовершеннолетним мальчиком. В Ленинграде с первых же дней укладывал в постель всех женщин, до каких мог дотянуться, а его невеста в Лейпциге была убеждена, что он ей верен. Ему нравилось все ненормальное, то, что пугало и отталкивало других.
- У него был и гомосексуальный опыт, так что скорее всего это он соблазнил Рудика, а не наоборот.
- Однажды Константин Русси, еще один немец, пошел в душ в Вагановском, но не смог туда попасть, потому что там заперлись Рудик с Тейей и не хотели открывать. Константин, который жил вдвоем с Тейей в общаге, лишь подтвердил свои подозрения, потому что и раньше, возвращаясь в свою комнату, мог наблюдать, как Рудик поспешно выпрыгивает в окно. (Че-то вспомнилось: мы перестали пролезать в окно к любимым женщинам!) Поскольку комната была только на двоих, Рудик с Тейей легко могли уединиться, пока Константин был на занятиях.
- Рудольф тем не менее стал пытаться обустроить отдельное жилье. В квартире, данной театром, жила Роза, он хотел было ее разменять (точнее, свою комнату), но Роза встала на дыбы и заявила, что беременна. Так что он остался у Пушкиных, тем более что это было удобно во всех отношениях: 1) Пушкины на него не дышали. Однажды Слава Сантто пришел к ним и увидел, что они теснятся на коммунальной кухне. "В комнату не ходи! Там Рудик слушает музыку!" И правда, Рудик валялся на полу и слушал Баха. 2) У Пушкиных он мог встречаться с Тейей. Но тут возникает закономерный вопрос: а как же ревнивая Ксения? И тут мы вступаем в такую область догадок и предположений, что даже у невозмутимой Каваны явно слегка вытягивается лицо, во многом благодаря фотографиям и пленкам, снятым с подачи шаловливого Тейи. На одной фотке, например, Рудик, Пушкин и Тейя втроем лежат в кровати, а снимала их, по идее, Ксения. Кавана и вспоминает ту реплику Рудольфа, что мол они с Ксенией и Пушкиным жили втроем, но, возможно, он просто троллил моралфагов. У самого Пушкина в архиве, кстати, нашлись молодые фотки, где они с Константином Сергеевым (!) голые на пляже, и у Сергеева заметно стоит член, - сообщает бесстрашная Кавана. И все же она считает нужным сказать, что во все это не верит, потому что пусть трое остальных реально были без тормозов, то на Пушкина это вообще не похоже, он был совершенно неземным созданием.
- Тейя постоянно подбивал Рудика покинуть СССР, некоторые из этих разговоров подслушали друзья-знакомые.
- Сохранилось много, много из того, что снимал Тейя, господи, где бы это посмотреть. Снимал он что-то типа артхауса, и в частности некий полуфильм-полухронику, в котором Рудика заснял уезжающим, покидающим город (ну в смысле, художественно так подал). Однокашники верили, что Тейя умеет предсказывать будущее.
- Парижские импрессарио уже тогда вели переговоры насчет гастролей Кировского и потребовали 1) обязательно Нуреева 2) чтобы Дудинская и Сергеев передали свои роли молодым, а сами ехали только консультантами. Те чуть не лопнули от злости, но делать нечего.
- Кавана как-то странно рассказывает историю неудачной попытки Рудольфа работать с Григоровичем, я ничего не поняла. Вроде все шло прекрасно, потом вдруг посрались. Надо у Солуэй перечитать.
- В это время Рудик особенно сдружился с Тамарой, она была его главной жилеткой. Почти каждый день они гуляли по определенному маршруту, который Тамара считала как бы их личным, только для них двоих, и вдруг однажды Рудик между делом сообщил, что вчера ходил по тому же маршруту "с другом". Тамара взревновала: "С кем это?" - "С Тейей". Решился даже их познакомить. Мясниковы так ничего и не узнали о Тейе. (Вообще это немного странно, ведь вся эта компания общалась между собой, а если Тейя торчал у Пушкиных, то его трудно было там не заметить).
- Тамара и Тейя не понравились друг другу, он называл ее "черная кошка" (а скорее всего и похлеще).
- Тейя снял-таки выступление АБТ и лично Эрика Бруна, и Рудик часто просматривал его, млея от восторга. "Вот так я хочу танцевать". Он лучше всех сознавал несовершенство своей техники. Просил Тейю снимать его танец, смотрел потом запись и выискивал ошибки. Тейя и сам ему давал советы, у него был "хороший глаз", и он был одним из немногих, кого Рудик в этом плане слушал. "Они были товарищами, учились друг у друга". Удивительные для Рудольфа отношения на равных, без пиздостраданий, токсичности и абьюза.
- "Щелкунчик" прошел неудачно, Рудольф был какой-то отмороженный, но "Спящая красавица" имела успех. Он словно был создан для роли принца Дезире. Сорокин (ну а кто же еще) объяснил ему, что значит это слово - Дезире (желанный), и Рудику это очень понравилось. "Лебединое озеро" он, однако, завалил. Возможно, потому что у него было мало времени на репетиции, т.к. уже вовсю готовились к поездке на Запад.

@темы: книги, Rudolf Nureyev, Julie Kavanagh

@темы: книги, Rudolf Nureyev, Julie Kavanagh

@темы: ориджинал, мои тексты, EZRA, колянка, Colin Farrell

Почитавши еще много всякого, прихожу к выводу, что Солуэй очень однобоко интерпретирует отношения Рудольфа и Эрика. По ней вообще выходит чуть ли не так, что Руди гонялся за ним годами, а тот лишь по врожденной интеллигентности ему уступал, хотя сам был практически натурал и до Руди имел романы с женщинами. Я утрирую, конечно, но все-таки похожее впечатление создается, если читать только ее.
читать дальшеОна не цитирует ни одного письма Эрика к Руди (сохранились только они), то ли она их не видела, то ли намеренно их игнорировала, потому что они не укладываются в ее концепцию. Далее, излагая события, она не то чтобы их искажает, нет, но дает вне контекста и упускает важные детали, которые есть, например, у Каваны и которые проливают на происходящее совсем иной свет.
Начать с того, что роман Эрика с Соней Аровой был чисто платоническим - по ее словам, и почему бы ей не верить, ведь он так естественно перерос в хорошую дружбу. С Толчиф у Эрика вообще ничего не было, она просто вешалась на него - вот как раз она-то и вешалась, а единственные прочные отношения до Руди у Эрика были с мужчиной, танцовщиком Реем Барра, с которым он жил в Америке. Ровные, спокойные отношения, как раз то, к чему Эрик всегда стремился: жить вместе, проводить вечера, фигурально выражаясь, у камина, за чтением и прослушиванием музыки, только вдвоем. Понятно, что Руди в этот идеал не попадал никак.
Или вот, например, как Солуэй описывает тот период, когда Эрик был в Австралии, а Руди к нему рвался. Снова выглядит так, будто Руди доставал Эрика своим вниманием и так достал, что тот наконец разрешил ему приехать, хотя этого совершенно не хотел, а когда Руди таки приехал, то все у них там было плохо.
Во-первых, Солуэй не дает контекст; чтобы понять, что происходило тогда, нужно вернуться, пожалуй, еще в 1962 год в Лондон, когда Эрика не взяли в Ковент-Гарден, а Руди взяли. Это немножко обидно было, наверное, да, тем более что у Эрика на тот момент не было контракта ни с одним театром. И Эрик уехал работать в Штутгарт, а когда Руди к нему туда явился, начался дурдом - рудимания была в разгаре. Эрик быстро слетел с катушек, отказался танцевать и уехал среди ночи, оставив довольно мерзкую записку. Но потом Руди его нашел и помирился с ним, и вот после этого уже Эрик уехал в Австралию.
И тогда становится понятнее, почему Эрик не хотел, чтобы он приезжал - а то будет, как в Штутгарте, но в то же время дико тосковал без него. Венцом всего этого пиздеца стал телефонный разговор, когда Эрик в очередной раз сказал "не приезжай", а потом написал письмо с примерно такой фразой: "Когда я говорю "не приезжай", это значит "приезжай и люби меня", а потом еще и послал совершенно истерическую телеграмму (я спешу, источника под рукой нет, но звучало примерно так: "ЖДУ ТЕБЯ МОЛЮСЬ ЧТОБЫ ТЫ ПРИЕХАЛ ЛЮБЛЮ". Естественно, Руди сел в самолет так быстро, как только смог. Солуэй пишет, что в Австралии у них было все плохо, ну и да, кто-то видел их там ссорящимися, но как раз после Австралии Эрик был реально готов все бросить и ездить за Руди по миру. Это был огромный компромисс с его стороны. Однако Руди не мог пойти на другой компромисс, который от него ожидался: прекратить свое блядство.
Вновь-таки Солуэй вырывает из контекста жалобы Эрика на то, что Руди его в буквальном смысле заебал, т.е. "достал своими сексуальными аппетитами". Действительно, когда после Австралии они вместе работали в Италии, Эрик нечто подобное ляпал при посвященных, но имел скорее в виду конкретную ситуацию: приходилось много работать, у него уже начались сильные боли в желудке, он уставал и страдал от своего перфекционизма, он нуждался в отдыхе и комфортинге, а Руди вел бурную светскую жизнь, остервенело ходил на блядки и комфортить его пытался только своим целительным хуем. Т.е. секс, ревность и ночная жизнь мешали Эрику сосредоточиться на работе, которую он считал важной и ответственной.
Собственно, я считаю, они молодцы, что сумели хорошо расстаться, а главное вовремя, ибо в Италии дошло уже до того, что они гонялись друг за другом с ножами, буквально. Руди довел Эрика до язвы, от которой тот потом чуть не умер, и от алкоголизма заодно. Однако сумел со всем справиться и словить второе дыхание. Это эталонные токсичные отношения, из которых, тем не менее, оба почерпнули много полезного. Больше, конечно, Рудик, но и Эрик тоже. Без Руди его карьера закончилась бы раньше, он точно не станцевал бы Хосе, да и много чего другого.
Да, а еще Солуэй, что на нее вообще-то не похоже, верит всему, что Эрик говорил журналистам и знакомым о Руди, а делать этого не стоит, потому что Эрик иногда говорил такое, что ему не верили даже журналисты. Вот с точностью до наоборот иногда говорил. Он был крайне сложный, излишне сложный, весь внутри себя перекрученный человек, не исключено, что пострадавший от инцеста со стороны матери, и когда читаешь то, что он вытворял, нужно об этом помнить.

@темы: книги, Rudolf Nureyev, Diane Solway